class="p1">Каменистые взгорья все чаще прорезались сквозь изумрудно-бурые участки земли и травы, деревья группировались в отдельные рощицы, а рощицы перетекали в некое подобие леса.

Дорога становилась все лучше и кое-где даже демонстрировала мощеные залысины, а мелкие деревушки все настойчивее липли к гостиницам и тавернам.

Дорого расцветала всеми оттенками цивилизации, и Бард был этому несказанно рад.

Они несколько переоценили свою близость к городу – только под вечер знаменитые огни Брандстада явили себя взгляду менестреля.

Тем лучше – вечером город выглядел наиболее эффектно.

Жаль только, что у Барда было так много времени наедине со своими невеселыми мыслями.

Анна так и не появлялась снаружи. Ему было неловко заглядывать внутрь, и до самого полудня он утопал в безмолвной агонии и терзался миллионом разнообразных сомнений. Когда Руфус все же появился снаружи, Бард испытал невиданное облегчение.

Они остановили вагончик и вместе кое-как накормили лошадей – прислужник был еще слишком слаб, а менестрель не привык иметь дело с животными.

В ответ на обеспокоенные расспросы Барда Руфус лишь пожал плечами и заверил его, что вскоре его госпожа будет на ногах.

«Вскоре», когда бы это ни было, так и не наступило до самого вечера. Тревога, владевшая им до привала, снова вцепилась Барду в самое сердце и сковала его мысли.

Дорога темнела в унисон с заходящим солнцем – деревья уже не пытались держаться от Тракта на почтительном расстоянии и наступали на него всею армадою, заслоняя и без того тусклый свет своими гротескными ветками.

Дорога сделала несколько сложно объяснимых петель и вынырнула на широкий склон.

А вот и он – Город.

Его полыхающие огни были первым, что бросалось в глаза. Огненно-пламенные, дикие формы, заключенные в неподвижных сосудах. Факелы, сокрытые за стеклом. Канделябры и люстры. Лампы. В каждом доме, в самых бедных кварталах и белоснежных дворцах – огни.

Когда глаза привыкали к буйному пиршеству все оттенков солнца, они замечали ворота. Две сужающиеся колонны нервно пронзали вечернее небо. Кто изваял их такими, эти неровные и в то же время стройные обсидиановые зубья? Они были как застывшая лава, пролившаяся на небо из недр земли, как два зазубренных пика, вырвавшихся наружу по чьей-то неведомой воле и застывших в отчаянной судороге вновь обретенного одиночества.

Те, кто продолжал верить в ушедших богов, видели во Вратах Брандстада самое явное доказательство в пользу своих убеждений. Кто еще мог воздвигнуть эти структуры? Кто еще мог оставить их, то ли разочаровавшись в безволии своих подопечных, облепивших монументальные пики муравейником вечного города, то ли придя в непознаваемый ужас от мрачного пафоса собственных творений?

Ближе к земле башни смыкались, и общее каменное основание разверзалось темною глоткой торговых ворот. Город опоясывала стена того же обсидианового оттенка. Она вытекала из башен как запоздалая мысль, закрепляя за Брандстадом неровный и причудливый контур. Некогда стены щетинились неровными зубьями вместо бойниц, но то, что прощалось недостижимому варварству уносящихся к небу башен, не сходило с рук этим доступным высотам.

Стену значительно сгладили, обтесали и приукрасили, так что из устрашающей она превратилась в горделивую.

Весь внутренний город жил своей жизнью. Будто стремясь откреститься от неизвестно кем построенных укреплений на своих границах, он пестрел вызывающей белизной. Дворцы, особняки, лачуги и лавки – все было ослепляюще белым. Небольшая родственность формы прослеживалось в склонности зданий к вертикальным остроконечным структурам, что в равной степени объяснялось как несознательной преемственностью стилей, так и малой площадью, на которой все эти строения должны были умещаться – оставалось только разрастаться ввысь, надеясь на изобретательность архитекторов. В остальном же внутренний город был строгим, лаконичным и гладким. Он старательно избегал всяких нежелательных ассоциаций и всем своим видом показывал, что оказался в этих стенах, потому как ему больше некуда было деваться.

А ночью разгорались огни. Отсвечивая от обсидиановых стен, они разливались по долине пламенной рекой.

Узреть огненное озеро снаружи означало навсегда запечатлеть его в своем сердце. Однако пройти сквозь кошмарные ворота и утонуть в этом озере, прогулявшись ночью по пылающим улицам, означало навсегда оставить в нем частичку себя. Частичку, которую никто никогда не найдет. Частичку, которой никто никогда не хватился бы, не занеси ее в эти края переменчивый ветер. И тем не менее, один за другим, люди теряли себя в Брандстаде.

Сладкий запах книг, едкая мудрость аптекарских лавок, гулкие камни мостовых и острые ароматы базара… Библиотеки и публичные дома, университеты и канцелярии всех видов и мастей – в центре Брандстада и шагу нельзя было ступить, не напоровшись на что-нибудь значимое.

Почему Прорицательница выбрала близлежащие леса своим пристанищем? Кем она была?

Почему скрывалась у стен самого разношерстного города Империи?

За спиной у Барда тихонько постучали. Мгновением позже из двери, ведущей в вагончик, показалась седовласая голова Руфуса.

– Почему мы остановились? – потребовал он недовольным шепотом.

Бард неопределенно махнул в сторону города.

– И? – не понял слуга.

– У меня каждый раз дух захватывает от этого вида, – пояснил менестрель.

Дорога, выныривая из-за деревьев, величаво петляла вдоль склона для того, чтобы спуск получился еще более плавным. Где-то на несколько витков серпантина ниже им навстречу поднимался небольшой караван из трех повозок.

– Видишь вагоны? – Руфус указал на путников.

Бард молча кивнул.

– Скоро они будут здесь.

– Не так и скоро, – не согласился менестрель.

– В любом случае, – невозмутимо продолжал Руфус, – мы должны встретить их в движении.

– Почему? – не понял музыкант.

– Чтобы не стартовать с места.

– Боги, да это безобидные купцы! – возмутился Бард. – В Брандстаде почти не бывает преступности.

– Тиллиан тоже с виду безобидный купец, – холодно напомнил ему Руфус.

– Твоя правда, – пробурчал Бард и натянул поводья.

Слуга повернулся, чтобы уйти, но Бард легонько придержал его за руку.

– Погоди…

Руфус остановился.

– Как она?

Слуга немного подумал.

– Лучше.

– Лучше… – завороженно повторил Бард.

– Я могу идти? – спросил слуга.

Бард сделал вид, что не заметил издевки в этом утрированно подобострастном обращении.

– Ты ведь так и не поблагодарил меня, – обронил он.

– Я не просил тебя о помощи, – Руфус пожал плечами.

– Ты был не в состоянии просить меня о чем-либо, – Бард решил встретить его холод своим.

Руфус пожал плечами еще раз.

– Я поблагодарю тебя, когда узнаю, зачем ты все это сделал.

«Я хотел познакомиться с твоей госпожой. И все. Это была единственная причина.»

Здесь нечем было гордиться, и Бард не стал озвучивать свои мысли. Руфус был последним человеком на свете, который был должен об этом узнать.

– Воля твоя, – просто сказал менестрель и натянул поводья.

***

– Три четверти часа!