Что произошло потом?

Он легко и беззвучно оттолкнулся пятками от поверхности ивзмыл в воздух. Впереди вверх, локти чуть расставлены, ноги чуть согнуты вколенях; казалось, он попал на середину почти невидимого, овальной формы,коридора. А может, он сам и создал этот коридор? В любом случае основныевоздушные потоки обтекали его, вихрились и становились плотнее у самых границ.От безотчетного страха за Ямакаси Васька крепко зажмурила глаза, а, когдаоткрыла их, – он был уже на соседней крыше. Он смотрел на Ваську иулыбался. А потом помахал ей рукой и крикнул:

– Давай!..

Он предлагал Ваське сделать то же, что сделал он: передлицом вечереющего неба, перед темными разломами крыш.

– Давай, ну же!..

Если она не решится на это сейчас, то не решится уженикогда. Именно эта мысль гвоздем сидела сейчас в Васькиной голове, никакаядругая. Выдернуть его можно только в одном случае – последовав за Ямакаси. А невыдернешь, так вечно будешь натыкаться на проклятый гвоздь, царапать кожу докрови и горько сожалеть о несбывшемся.

Коридор.

Васька до сих пор видит его. Она, конечно, не такая ловкая,как азиат, купол Троицкого собора слева, купол Исаакия – справа; Васька бежитпод горку, к краю крыши. И, оттолкнувшись от края (впереди вверх!), взлетает.Она рассчитывала на пустоту под ногами – ничего подобного, все дело вспасительном коридоре: он слишком плотен, он не даст ей упасть.

Не смотреть вниз.

Она и не смотрит, она сосредоточена на себе, на пьянящемчувстве полета (неизвестно, сколько он продлится).

Васькино сердце готово выпрыгнуть из груди, разум ликует,никогда еще она не была так счастлива.

Так свободна.

Впрочем, абсолютная свобода длится недолго, всего-тонесколько мгновений. И за эти мгновения ее (ставший необыкновенно цепким)взгляд выхватывает мельчайшие подробности, мельчайшие детали ландшафта:

вот площадка, на которую Васька, скорее всего, приземлится,

вот вбитый в основание трубы крюк, за него можно ухватиться,чтобы сохранить равновесие,

вот металлический шест с антенной – еще один вариантподстраховки.

Слуховые окна, невысокие бордюры, швы в месте соединениялистов металла, обрывки пожарных лестниц – всё служит отправной и конечнойточкой одновременно, всё соединено между собой, небесный маршрут, вот как этоназывается.

Страстное желание снова и снова ощутить чувство полета,чувство абсолютной свободы, гонит Ваську вперед, по небесному маршруту. Каждыймускул ее тела напряжен и находится под жестким контролем, и прямо на ее глазахчастокол труб превращается в чудесный лес, где главное – не потерять тропинку,иначе сгинешь навсегда. На тонких прутьях антенн сидят диковинные птицы, из-закирпичных стволов выглядывают единороги, вепри и олени с расписанными граффитибоками, – жаль, что Васька не может прочесть из них ни строчки; нет ничегопрекраснее этих железных холмов. Нет ничего прекраснее огромного, чистовымытого неба над ними.

А самое прекрасное заключается в отсутствии цели.

Движение – вот главная цель.

Кажется, оно никогда не кончится, хотя у Васьки уже гудятруки и ноги, а один раз она чуть не сорвалась с пожарной лестницы, бездумнопонадеявшись на ее крепость.

Васька останавливается внезапно, как перед обрывом. Это иесть обрыв, крыши кончились. Прямо перед ней – свинцовое тело реки. Если Васькаправильно сориентировалась в пространстве, это должна быть Фонтанка.

Ямакаси сидит на самом краю, уперевшись пеньковой(веревочной) ногой в водосточную трубу.

– Здорово, – подходя к нему, говорит Васька.

К чему относится это Васькино «здорово» – неясно. К реке, ккрышам; к тому, что она как минимум трижды могла рухнуть вниз, но не рухнула; кединорогам, которые промелькнули перед ней подобно теням в волшебном фонаре; кдиковинным птицам на прутьях антенн – и когда только им, наконец, раздадутлисты с нотами и текстом песни «How Deep Is The Ocean – How High Is The Sky»?

Никогда.

Васька собирается жить долго. По крайней мере, до тех пор,пока на свете существуют крыши.

– И правда неплохо, – Ямакаси достает из карманажилетки мятую сигарету и протягивает Ваське. После всего случившегося Васьканисколько не удивилась, если бы он добыл огонь из указательного пальца. Ничеготакого не происходит: Ямакаси совершенно прозаически щелкает одноразовойзажигалкой.

– А где парни? – спрашивает он.

– Понятия не имею.

У сигареты странный привкус, но это не расслабляющая анаша,как можно было предположить, – смородиновый лист.

– Они давно просили меня встретиться, показать им, чтотакое настоящий ямакаси. Дать пару советов, если буду в хорошем настроении…

Настоящие ямакаси мелькали на экранах года два назад. Онипришли на смену навязшим на зубах монахам Шаолиня, они жонглировали крышами,взнуздывали верхние этажи зданий, оставляли следы на абсолютно вертикальныхстенах; беспринципный монтаж, вот как думала тогда Васька, либо – «все трюкивыполнены профессиональными каскадерами, не пытайтесь их повторить». Выходит –не монтаж.

– А ты в хорошем настроении?

– Вроде того.

К чему относится это татуированное «вроде того»? К реке, ккрышам; к тому, что он управляет воздухом и только что продемонстрировал этопотрясающей девушке (последние года три Васька воспринимает себя не иначе, какпотрясающей девушкой); к мятой сигарете с привкусом смородинового листа.

– Ты смелая, – особого восхищения в голосе Ямакасине чувствуется, он просто констатирует факт. – Только не думай, что вследующий раз получится так же гладко.

– Я не думаю.

– Вот и умница.

– Расскажи о себе. Чем ты занимаешься, кроме того, чтобегаешь по крышам?..

Васька не очень любит задавать этот вопрос: что бы неответил собеседник, он автоматически получает право на симметричное а чемзанимаешься ты?

А я – такая потрясающая – до сих пор не покорила ни одногосемитысячника, не принимала участие в гонках «Париж – Даккар», не топталаснегоступами предбанник Арктики, – и к тому же варю бездарный кофе вбездарной забегаловке, ты и глотка не сделаешь, не поморщившись.

– Ничем. Или всем понемногу. Какой ответ тебя устроитбольше?

– И тот и другой.

– Вообще-то, у меня есть лицензия на занятияпромышленным альпинизмом.

Табак в Васькиной сигарете едва слышно потрескивает, насмену смородиновому запаху приходит запах жженой бумаги; промышленный альпинизм– вот о чем она мечтала. Вот что могло составить ее счастье, раз уж онаприклеилась намертво к этому чертовому Городу. Представить себя в ролипромышленного альпиниста Ваське не составляет особого труда – о-о, онасправилась бы с этим в два счета. Другое дело – Ямакаси. За купол Троицкогособора заходит солнце, и в его лучах Ямакаси похож на птицу Кетцаль. Когда-тодавно блаженная дурочка Мика пыталась рассказать ей об этой птице, да толькоВаська и слушать не стала, жаль. Но и без того Васька уверена – Кетцаль,Кетцаль.