На берегу речки Шпигарь неслышно походил туда-сюда, потом позвал подполковника с собой, указал на корягу и предложил потрогать ее, шепотом говоря:

— Тут проложен мосток в две доски, его не видно, накрыт водой, поверху она течет. Проход устойчивый, уверенно только надо. И чтоб ни один не свалился, на четвереньках пусть, а доползет до того берега, тут всего-то переплюнуть. И быстрей, а то приспичит в схроне пойти за водой…

Это предостережение Киричук оценил особо. Он только что подумал о том, как же он пустит Шпигаря опробовать невидимый мосточек, когда на той стороне его с собакой не найдешь, умотает черт-те куда… А первому идти… И вдруг у самого уха услышал голос Чурина, который знал, когда надо подстраховать своего брата чекиста, а тем более начальника:

— Я пошел, его можно следом… Скажите всем, чтобы ступню целиком фиксировали.

И он плавно прошел на тот берег. За ним Шпигарь, потом солдаты; Киричук на радостях чуть было не соскользнул в воду, как будто перед ним сильно раскатали дорожку.

Плотной цепочкой углубились в лес. Продвигались медленно, осторожно.

— Стоп! — шепотом сказал Шпигарь идущему рядом Киричуку. — Дальше нельзя. С полета метров осталось. Пусть ваши люди вправо и влево разойдутся. Предупредите всех: могут вылезти из схрона за водой. Нас не минуют. Соображайте… Я свое сделал, распоряжайтесь. Утром покажу замаскированную ляду… Только не дадутся они, если кто там будет.

Расставив людей, Василий Васильевич вернулся к Шпигарю, прилег между ним и Чуриным, спросил:

— Почему вы, Игнат Фадеевич, не пошли первым по мостку? Мы о нем не знали, думали бы, что вы по воде зашагали. Сунулись бы за вами, а там, поди, глубоко, иначе бы зачем мосток. Верно я говорю?

— Верно-то верно. Только пришел момент о себе подумать. Дважды его у нас не бывает.

…Как же долго подступал рассвет! Ожидание захвата бандитов до предела напрягло нервы. Ведь все, кроме Чурина, в такой операции участвовали впервые.

— Там схрон, — указал Шпигарь рукой в сторону полянки. — Под той вон горбатой березой ляда. Поползли.

Он продвигался по-пластунски, ловко работая локтями. Метрах в пяти от лаза в схрон остановился и подождал, пока приблизится Киричук.

— Залегайте тут, и чтоб ни сопеть, ни ворочаться, Я ляду посмотрю, изнутри закрыта или снаружи.

Василий Васильевич видел, как Шпигарь на четвереньках, опираясь на локти и колени, достиг кривой березы, как ищейка, обвел носом край лаза и с еще большей осторожностью попятился назад. Было ясно: в схроне кто-то есть.

Еще в отделе Анатолий Яковлевич подговаривался спуститься в схрон к бандитам, когда представится такой случай, ссылаясь на свой «ошарашивающий» план, для которого нужен только момент внезапности. Сейчас на него можно было рассчитывать. В ранний час собака в будке и та дрыхнет без задних ног.

Этот довод и был, может быть, той каплей, которая перетянула решение подполковника в пользу плана Чурина. Он выглядел так: Анатолий Яковлевич спускается в лаз, пригибается и уходит по горизонтальному проходу в схрон с пистолетом на боевом взводе и там действует по обстановке. Следом за ним для прикрытия должен идти Близнюк, успевший побывать на выездах и проявить себя надежным бойцом.

Киричук внес поправку: вместо младшего лейтенанта Близнюка прикрывать Чурина он пойдет сам. Иначе бы ни под каким видом не разрешил ему опасно рисковать собой. Ну и еще Василий Васильевич верил в неотразимую силу внезапности.

Осторожно сняли с люка ляду. И тут Василий Васильевич увидел довольно широкую шахту, в которой свободно можно уместиться вдвоем. Шепнул пригнувшемуся тут же Чурину: «Я на прикрытие первым, потом делайте свое дело!» И, придержавшись на руках, спустился по самую голову в люк. Пригнулся, заглянул в полумрак горизонтального прохода, но ничего там не увидел, еле распрямился, тормозя спускающегося Чурина.

С пистолетом в руке и веревками в кармане, Чурин сразу полез в узкий проход. Все его мысли сосредоточились на одном: продвигаться плавно и тихо, чтобы даже дыханием не выдать себя и не всполошить бандитов раньше срока, а появиться перед ними внезапно. Прежде всего в этом виделось главное для решения задачи. И чекисту это удалось сделать.

Добравшись до внутренней дверцы в проходе, он отбросил ее и ввалился в схрон так неожиданно, что сидевшие за едой двое здоровых мужиков вскочили, отпрянув с испуга, как от привидения. В чувство их привел бойкий возглас пришельца:

— Слава Украине!

Те машинально, не освободившись от растерянности, ответили:

— Героям слава!

А Чурин, не упуская инициативы, сунул под ремень пистолет, вытащил из кармана веревку и, заломив руки назад ближнему широкомордому оуновцу, начал их связывать.

— Друже, что вы делаете? — не пытаясь вырваться, взмолился тот.

— Вы что, не узнали меня? — потуже затянул связку Чурин и пояснил: — Я эсбист от Хмурого.

И тут чекист увидел, как велик страх оуновцев перед службой безопасности: они сникли и больше ни о чем не спрашивали. Второй безропотно дал связать себя.

Василий Васильевич все это время невидимый находился во мраке прохода в схрон с автоматом на боевом взводе, готовый в любой миг прийти на помощь.

В шахту спустили веревку, и арестованные поочередно были подняты наверх. И только тут, наверху, увидя форму советских солдат, схваченные бандиты все поняли. Обезвреженных оуновцев посадили на подводу и повезли к машине.

У Чурина нервы были напряжены до предела. Он, будто бы только начиная понимать, что происходит, поспешно оглядывался, ища схваченных бандитов. А увидев их удаляющимися на подводе, бросился следом, видимо еще не осознавая, что все уже кончилось…

Перемены в лесной жизни Сухаря наступали постепенно. По ним он безошибочно судил, с каким успехом срабатывает легенда о его жизни, в которой за основу легла все-таки настоящая, хотя и короткая, оуновская «служба». В ней значится не просто участие в банде, а причастность поприметнее и значимее, вплоть до школы абвера и руководства разведывательно-диверсионными группами на важных участках в тылу Красной Армии в начальный период войны.

Первые два дня до Цыгана как будто никому не было дела. Он никуда далеко не уходил — не велели, но поблизости обошел все, не столько наслаждаясь тихой лесной прелестью, сколько размышляя о тех, кто его окружает. Он жил сейчас среди убежденных врагов, борьба с которыми должна вестись насмерть. Ему «повезло» оказаться среди таких — жестоких, беспощадных бандитов из числа подручных эсбиста Рыси, общение с которыми ему было необычайно полезно, в науку, потому что впереди на его пути обязательно должна была встретиться и покрупнее хищная рыбина.

Поначалу за Сухарем откровенно следили, ел он вместе со всеми, спал где придется, но только не в одиночестве. Однако на третьи сутки после возвращения на постой Отца Хрисанфа с бандой Кушака ему разрешили свободное передвижение. Даже Рысь при встрече стал по-дружески похлопывать его по спине, что на языке эсбиста означало определенное расположение.