Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре закипел чайник, и Калинич приступил к торжественной церемонии заварки. Залив крутым кипятком порцию ароматного чая, он накрыл чайничек посудным полотенцем и посмотрел на часы, чтобы выждать положенные четыре минуты. Отрезав ломтик лимона, он положил его в чашку и принялся усердно толочь с сахаром. Наконец, четырехминутный чай был готов, и Калинич, наполнив чашку и размешав сахар до полного растворения, приступил к наслаждению, как он был убежден, самым целебным в мире напитком. «И как можно вместо такого божественного напитка хлебать керосин или мочу?» — думал Калинич, удивляясь человеческой наивности.
Его размышления прервала неожиданно вошедшая Лида, привлеченная запахом крепкого душистого чая. На ней был ситцевый халат и легкие комнатные тапочки. Оценив на глаз крепость чая в чашке Калинича, она ядовито пропела:
— Ты все чай пьешь? Да к тому же такой крепкий! А ведь сейчас чай — буквально яд для человека. И для тебя — в особенности.
— Это еще почему? — искренне удивился Леонид Палыч.
— Сегодня двадцать первый лунный день! — с подчеркнутым возмущением сказала Лида.
Калинич недоуменно пожал плечами.
— Ну так что же?
— В этот день чай категорически противопоказан, особенно вечером, да к тому же еще и Стрельцам, — назидательно сказала жена. — Сегодня человек должен подзаряжаться от камней и минералов. Жаль, что ты не смотрел сейчас передачу.
— Лида, ты же знаешь, я этих шарлатанских передач терпеть не могу. Удивляюсь, как только этих кретинов выпускают на телеэкран! И, пожалуйста, избавь меня от твоих дурацких проповедей. Ты вправе смотреть все, что тебе нравится. Вот и смотри себе на здоровье, сколько твоей душе угодно, только не навязывай мне своих рекомендаций, ради всего святого на земле! — раздраженно сказал Калинич.
— Какой ты все же злой! Вечно ты умнее всех на свете! Ведь я тебе от чистого сердца говорю, о твоем здоровье забочусь! А ты мне: «Избавь меня от твоих дурацких проповедей!» — процедила она с обидой.
— Благодетельница! Не нужна мне такая заботливость! Для меня было бы гораздо больше пользы, если бы ты дала мне спокойно чай допить! — ответил ей тем же тоном Калинич, резко отодвигая чашку с остатками лимона.
— Ты всю жизнь так со мной! Только для себя живешь! Забываешь, что у тебя есть семья, о которой ты заботиться обязан! Тебя, говорят, директор вызывал, повысить тебя хотел — это верно? — со слезами в голосе спросила Лида.
— Что верно, то верно. Предлагал, — подтвердил Леонид Палыч.
— А ты ему что? — спросила Лида, глядя на него глазами, полными слез.
— Ничего. Послал его «лесом». Не нужны мне такие повышения, — отрезал Калинич.
— Да как же ты мог отказаться от продвижения по службе? Тебе человек предложил высокую должность, почет, уважение и, самое главное, зарплату! Посмотри, в чем мы ходим! А мебель какая у нас? И ремонта в нашей квартире лет десять уже не было! Ты об этом подумал?! — исступленно выкрикнула Лида и в плаче закрыла лицо руками.
Она бессильно опустилась на стул и уронила голову на стол. Ее спина и затылок сотрясались от беззвучных рыданий. Калинич терпеть не мог женских слез. Ему захотелось обнять жену и простить ей все капризы, все ее сволочные каверзы, колкости и жестокие, беспощадные насмешки. Он встал и подошел к ней вплотную, но Лида в остервенении оттолкнула его. Это было последней каплей, переполнившей чашу его адского терпения. Калинича прорвало.
— Не знаю, кто и в каком ключе дает тебе информацию о том, что делается у меня на работе! Ты бы мне хоть один вопрос задала по-человечески! А то упрекаешь, будучи совершенно не в курсе того, что и на каких условиях мне предложили! По части упреков тебе равных нет! Кстати, мы с Бубрынёвым говорили один на один, без свидетелей. Не думаю, чтобы он сам тебе сообщил о сути нашего разговора. А тот, кто тебя против меня науськивает, провоцирует между нами скандалы — полный негодяй! Так и скажи ему! Или, быть может, ей — не знаю! — гневно выкрикнул Калинич.
— Все удивляются, что ты мог так дерзко и грубо, притом перед самой пенсией, плюнуть в лицо такому человеку! — выпалила Лида, обратив к мужу гневное раскрасневшееся лицо, мокрое от слез.
— Кто это «все»? Не те ли, которые не так давно говорили тебе, что я жулик и шарлатан, насмешил своим экспериментом всех коллег в институте?! Они издевались надо мной! Оскорбляли! Обвиняли в подлоге! И ты тоже была на их стороне! Вспомни, с какой насмешливостью, с каким ехидством и презрением, с каким едким сарказмом ты говорила мне о моем сообщении! А потом эта свора шакалов внезапно прозрела и поняла, что моя работа пахнет Нобелевской премией! Они предложили мне отдел и госбюджетное финансирование! Но отнюдь не для того, чтобы создать мне условия для творческой работы! Нет! Эти ястребы хотят захватить в свои руки мои исследования и разработки, чтобы воспользоваться их плодами и пожать мои лавры! Они открытым текстом потребовали, чтобы я уступил им свой приоритет! Захотели стать Лауреатами Нобелевской премии, которая, словно марево, замаячила на горизонте!
— Да черт с ним, с этим приоритетом! На кой он нам нужен?! Я хочу жить нормально! Хочу, чтобы мой муж был уважаемым человеком, а не каким- то «пришей-кобыле-хвост»! — истерически кричала Лида.
— Что?! Ты всегда принимаешь враждебную мне сторону! Ты предлагаешь мне подобно библейскому Исаву продать свое первенство за миску чечевичной похлебки?! Нет! Это моя работа! Я делал ее ценой собственного здоровья, преодолевая гнет этих шкурников и карьеристов в условиях чинимых тобой препятствий! Я вложил в нее все свои силы, знания, опыт, талант и непомерно тяжкий труд! Я ученый, а не коммерсант! Я добьюсь мирового признания, оставив этих стервятников без добычи! Пусть, как и прежде, подбирают падаль! Так им и передай…
Последние слова Калинич произнес с хрипом, потому что сухой ком туго сжался у него в груди, причиняя нестерпимую боль и не давая продохнуть. Он рухнул в изнеможении на стул и принялся суматошно шарить по карманам в поисках таблеток нитроглицерина. А боль все нарастала и нарастала. Лида молча
