Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сидите, Леонид Палыч! Сидите, пожалуйста! Хрен с ней! — осадил его Бубрынёв.
Леонид Палыч подчинился, но позиции не сдал:
— Верю, представьте себе. Верю! И благодаря этой вере я сохранил чистоту того, что называется душой.
— Верьте, если Вам так удобнее. Советская власть вбила Вам в голову утопические идеалы, которые извратили Ваше видение окружающей действительности. Не знаю, кем надо быть, чтобы не понять элементарного закона человеческих взаимоотношений. Поймите: если Вы вводите что-то новое, что облегчает, удешевляет или делает ненужным какой-либо ныне хорошо налаженный бизнес, то Вы кому-то угрожаете разорением. В лучшем случае — уменьшением доходов. А свой бизнес, то есть средства существования и благополучия, люди будут защищать любыми доступными им средствами. Рассмотрим еще такую ситуацию: нечестные люди, располагающие определенными средствами, увидят, что, используя Ваше изобретение, можно заработать приличные деньги. Что они захотят сделать? Конечно же, завладеть этим изобретением. А Вы, если то, что Вы предлагаете, действительно реально, замахиваетесь на очень многое. И не только в нашей стране. Вы понимаете, что с Вами сделают, если Вы не будете иметь глобального прикрытия? Надежной, глубоко эшелонированной обороны? Вы столкнетесь лицом к лицу с очень влиятельными и очень страшными людьми. Вас либо уничтожат, сотрут в порошок, либо силой отнимут плод Вашего интеллекта. Вы меня простите, Леонид Палыч, но при всем моем исключительно глубоком уважении к Вашей учености, интеллекту, эрудиции и личных к Вам симпатиях, я вынужден сказать, что одному человеку, будь он хоть семи пядей во лбу, это не по силам. Тут Вы без нас не потянете. Нужна армия. Вы ведь знаете французский? Должны знать и французскую поговорку: qui terre a, guerre a. Vous comprenez, n’est ce pas?
— Bien sur, monsieur, a mon avis je vous ai compris comme il faut, — ответил Калинич в тон директору.
— Ну, вот и отлично. Так в каком направлении мы с Вами будем действовать? — спросил академик примиренческим тоном, думая, что его взяла.
— Вы действуйте, как считаете нужным, а я никому не собираюсь уступать приоритета ни полностью, ни частично. Это мое твердое, четко осознанное намерение, — убежденно отпарировал Калинич.
Бубрынёв бессильно откинулся на спинку кресла, и оно жалобно заскрипело. Достав белоснежный носовой платок, он промокнул крупные капли пота, выступившие на раскрасневшемся лице. Иван Лукьяныч понял, что перед ним мощный интеллект, и «нагнуть» его будет очень даже непросто. Но сдаваться он не собирался. Желание стать лауреатом Нобелевской премии было для него сейчас главной движущей силой, если не целью жизни. И генеральный директор, закусив удила, пошел на новый приступ:
— Леонид Палыч, давайте говорить серьезно, а не соревноваться — кто кого. Не спешите отказываться от сотрудничества с нами и пренебрегать нашей помощью. Мы хотели бы делать для Вас добро, а не что-нибудь иное или ничего не делать. Прежде всего, для дальнейшего совершенствования и воплощения Вашего открытия в «металл» понадобятся деньги. Много денег. Где нет денег, там нет дела, гласит известная купеческая поговорка. А где их взять? Их надо заработать. Я лично обещаю выбить для Вас на своем уровне крупное, очень крупное финансирование из разных источников.
Он замолчал, переводя дух, и потянулся за сигаретой, затем передумал и пошел к бару за коньяком. Вернувшись с бутылкой и бокалами, Иван Лукьяныч наполнил их до краев и предложил:
— Давайте выпьем, Леонид Палыч, чтобы разговор клеился. Сейчас я лимончика нарежу. Или Вам закусочки поплотнее?
— Спасибо, Иван Лукьяныч. Я уже достаточно выпил. И поел тоже. К тому же, у меня стенокардия, — деликатно отказался Калинич.
— Как хотите. А я врежу, как следует, — сказал генеральный директор и единым духом осушил бокал, даже не поморщившись.
Он тяжело плюхнулся в свое роскошное кресло, взял сигарету и принялся шарить по столу в поисках зажигалки. Он поднимал книги, папки с бумагами, передвигал тяжелые часы с памятной гравировкой, телефонные аппараты, калькулятор, девятнадцатидюймовый компьютерный монитор и другие вещи — непременные атрибуты современного кабинета солидного начальника. Но зажигалка куда-то таинственным образом исчезла.
— Вы не видели — тут зажигалка лежала? — озабоченно спросил Бубрынев и после некоторой паузы добавил:
— Золотая.
Калинич отрицательно покачал головой, потом подсказал:
— Да Вы в карманах поищите.
Бубрынёв принялся стучать себя по карманам и, наконец, вытащил на свет столь вожделенную зажигалку, выблескивающую золотом в свете хрустальной кабинетной люстры. Прикурив, он положил ее рядом с пепельницей и, отчаянно затянувшись, с облегчением сказал:
— Слава Богу, нашлась. А то, бывает, я ее неделями ищу.
Калинич кивнул в знак сочувствия и посмотрел на табло электронных часов на стене между окон.
— Да еще рано, Леонид Палыч, — успокоил его академик. — Давайте ближе к делу. Я хочу разъяснить Вам, что мы не лишаем Вас ни славы первооткрывателя, ни «пышек», которые Вы, по идее, должны получить за эту работу. Просто около Вас люди, не менее заслуженные перед страной и наукой, могут тоже кое-что получить при этом. Зачем же лишать их того, чего Вы никак не теряете? Вы ведь, занимаясь предметом своей одержимости, назовем это пока так, отвлекались от основной работы, допускали огрехи, недорабатывали. А ваши коллеги прикрывали Вас, поддерживали. Большинство изобретателей думает только о своих изобретениях. При этом в ущерб не только основной работе, но и вообще чему угодно, в том числе собственному благополучию, здоровью и даже жизни. И Вы здесь отнюдь не исключение. Вы ведь, не сделав до сих пор для института, по сути, ничего существенного, ходите сейчас в довольно высоком ранге именно благодаря нам, Вашим ближайшим коллегам. Так почему Вы считаете, что мы теперь не вправе поставить свои фамилии рядом с Вашей?
Калинич подскочил, как ужаленный. Он оперся о стол, ухватившись за его край обеими руками, и застрочил, как из пулемета, в самое лицо Бубрынёву:
— Ну, это уж слишком, Иван Лукьяныч! Я никак не хотел касаться столь щекотливого вопроса. Вы сами меня вынудили. Так вот, пока я был одержим своей идеей телепортации и, как бы там ни было, но худо-бедно выполнял при этом то, что было положено по работе, окружающие меня коллеги, и Вы, в том числе, были одержимы карьерой, должностями, степенями, званиями и прочей мишурой. Вы все занимались выбиванием, и прежде всего — для себя, хорошего финансирования, всяких
