Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да что Вы, Леонид Палыч! Пожалуйста, не так громко. Никто Вам не угрожает. Просто адекватно реагируем, вот и все. А насчет рук — Вы правы. Дли-и-инные они у нас. И их у нас больше, чем у всех индусских божеств вместе взятых, — самодовольно сказал Чаплия.
Калинич почувствовал нарастающее жжение за грудиной. «Вот уж некстати, — подумал он, — не хватало еще, чтобы меня перед ним приступ хватил. Нужно взять себя в руки во что бы то ни стало.» Он сделал глубокий вдох, потом еще и еще несколько раз. Помня о последнем приступе стенокардии, он нечеловеческим усилием воли подавил в себе волну негодования и гнева. Загрудинная боль мало-помалу начала отступать, и Калинич вернулся к тому, за чем пришел:
— Вот что, Сергей Михалыч. Мне эти три дня все равно нужны, так или иначе. Не даете за свой счет, так я уволюсь. Не посмотрю, что перед пенсией. Не пропаду без вас. Руки есть, голова какая-никакая тоже есть. На жизнь худо-бедно как-нибудь заработаю. Степени, звания, должности, даже знания и сам по себе институт для меня давно уже не престижны. Дайте мне, пожалуйста, чистый лист бумаги, я заявление при Вас напишу.
Чаплия остался неподвижен. Он застыл в своем кресле, как каменное изваяние, нахмурив брови и скрестив на груди руки. «Тоже мне, Наполеон Бонапарт!» — с презрением подумал Калинич и, окинув его пренебрежительным взглядом, поднялся со стула со словами:
— Не хотите? Что ж, просить не буду. Отсутствие Вашей реакции на мою просьбу я расцениваю как резолюцию с отказом мне в увольнении по собственному желанию. Напишу у себя в лаборатории и отнесу секретарше Бубрынёва. Немедленно. Вас только в известность ставлю. Двух недель отрабатывать не буду, так как у меня нет на это ни времени, ни желания. Можете это квалифицировать как прогулы. Мне все равно теперь. Так что завтра я на работу не выхожу. Успеха Вам, Сергей Михалыч. Была без радости любовь — разлука будет без печали.
Когда Калинич был уже в метре от двери, Чаплия неожиданно окликнул его непривычно хриплым голосом:
— Леонид Палыч! Погодите минуточку, прошу Вас!
Калинич рефлекторно остановился и обернулся в его сторону. На месте надменного, чванливого и наглого заведующего в кресле сидел человек с бледным, осунувшимся лицом и умоляюще смотрел на Леонида Палыча.
— Леонид Палыч, умоляю, простите меня, пожалуйста. Я Вам все подпишу — хоть на три дня, хоть на месяц. Вообще — на сколько Вам нужно. Только ради Бога, не увольняйтесь. Сядьте, прошу Вас. Давайте успокоимся и поговорим по-человечески.
Он вскочил с места, подбежал к Калиничу и взял его за локоть. Леонид Палыч почувствовал, что у Чаплии дрожит рука. Он подвел Калинича к креслу для посетителей и мягко усадил. Калинич послушно сел и поднял на Чаплию усталые глаза. Тот, не выдержав прямого взгляда Леонида Палыча, опустил глаза и стал взад-вперед ходить по кабинету. Наконец, он сел в свое кресло и, схватив злополучное заявление, подписал его и пододвинул к Калиничу.
— Вот, Леонид Палыч, я подписал. И не нужно без содержания. В счет будущих отгулов. Теперь выслушайте, пожалуйста, что я Вам скажу. Я тысячу раз провинился перед Вами. Простите меня за все. Да, меня занесло. Признаю, что повел себя с Вами неподобающим образом. Это под давлением многих факторов. Я не хочу их перечислять — Вы сами все прекрасно понимаете. На самом деле я всегда завидовал Вам и восхищался Вами, клянусь. Вы научили меня работать, и вообще, всем, чего я достиг, я обязан только Вам и больше никому. Я обзавелся дипломом доктора и продвинулся по службе, но Вашего научного и интеллектуального уровня мне не достичь никогда. Я обещаю впредь относиться к Вам так, как тогда, когда работал под вашим руководством в самом начале своей трудовой деятельности. Если Вы уволитесь, в отделе не останется ни одного идеолога. И это знают все. Видите, я искренне повинился перед Вами, а повинную голову меч не сечет.
Чаплия замолчал и с надеждой взглянул на Леонида Палыча. Калинич взял заявление и, бегло пробежав глазами резолюцию Чаплии, молча вышел из кабинета.
XXIII
— Как называется этот коньяк? — спросил Леонид Палыч, высасывая сок из ломтика лимона. — Уж очень вкусный и ароматный. А цвет, цвет какой!
Он поднял бокал, в котором еще плескалось немного кроваво-коричневой жидкости, и восхищенно посмотрел на свет.
— «Двин». Он называется «Двин», — сказала Аня. — Доперестроечный еще — из Каджарана привезла. Специалисты рекомендовали как продукт отменного качества.
— Из Каджарана? Это что, город есть такой, что ли? Где это? — поинтересовался Калинич.
— Как это, где? В Армении, конечно же, — сказала чуть захмелевшая Аня.
— Почему «конечно же»? Откуда мне знать, где он находится, этот Каджаран? — возмутился Калинич. — Название восточное, и это все, о чем оно мне говорит. Больше ни о чем.
— А корень — армянский, — сказала Аня, добавляя Леониду Палычу еще порцию.
Чуть плеснув себе, она подняла рюмку и провозгласила очередной тост:
— За торжество твоего приоритета!
Сделав маленький глоток коньяка, она запила шампанским и положила в рот пару виноградин.
— Там медь и молибден выплавляют, — сказала Аня.
— Где? — спросил Калинич, с хрустом надкусив яблоко.
— В Каджаране. Я там родилась, — сказала она, улыбаясь той самой манящей и завлекающей улыбкой, которая его даже в таком возрасте сводила с ума, словно двадцатилетнего мальчишку.
— Так ты армянских кровей? — удивился Калинич, пытливо всматриваясь в ее лицо, фигуру, прическу.
— Нет. Мы просто жили там. Папа военным был, долго служил в Армении. Потом его в Украину перевели. И вот теперь я здесь.
— Ясненько, — понимающе сказал Калинич.
Они молча глядели друг на друга, держась за руки. Аня заметила, что Калинич смотрит не на нее, а сквозь нее, куда-то в бесконечность. Она поняла, что хоть он и говорит ей комплименты, восхищается ею как женщиной, но думает сейчас не о ней, а о чем-то совсем ином.
— Леня, о чем ты думаешь? — спросила она напрямик.
— Не о чем, а о ком. Я думаю о Чаплие, — задумчиво ответил Калинич.
— Вот-те на! Я ему глазки строю, соблазнить пытаюсь, рассказываю о своем родном городе, а он об этом прощелыге думает. Ну и кавалер — нечего сказать! — возмутилась Аня.
— Раз повинился — это уже не прощелыга. Совесть
