Она хочет что-то сказать, но не успевает.

Братья перебивают ее, начиная орать практически синхронно.

- Ты не охерела, Котена? – вопрошает Ромка, разглядывая ее зло и жадно, - ты какого хера такие вещи…

- Говоришь такое? – подхватывает Димас, делая короткие вдохи, словно ее запах почувствовать хочет, насытиться, - ты вообще понимаешь, что ты…

- Творишь, бл*??? – орет уже Ромка, шагая к ней, заставляя синхронно отступать к дивану. – Да мы весь город…

- Объездили! – наоборот, тише, змеем, шипит Димка, тоже топая к ней, - на кулак нарвались, до сих пор дышу с трудом, а если б мы…

- Его покалечили? – Рычит Ромка, малость преувеличивая свои способности, но чего только не скажешь, чтоб дать бабе вину почувствовать! – Чуть-чуть из-за тебя…

- На нары не загремели! – добавляет Димас, а Элли, похоже, проникнувшись ситуацией, когда поневоле стравила мужчин из-за своей прихоти, прикусывает губку и краснеет.

Вся ее ярость за их бесцеремонное поведение до этого, и потом в клубе, уступает место раскаянию. По крайней мере, выглядит она слегка виновато. И до охерения соблазнительно. Глазищи на пол лица взволнованные и испуганные, губки накусанные полуоткрыты, переводит взгляд с одного злого лица на другое. Дышит тяжело.

А братья только распаляются от этого! Им много чего еще хочется сказать ей, хочется привлечь к ответу, чтоб поняла, что они испытывали, когда бежали за ней, когда ехали к Сереге, и потом искали по всему городу!

От них так и прет этой яростью, злостью.

Они думают, что она сейчас начнет оправдываться, огрызаться и готовы к этому!

И потому совершенно офигевают, когда она выдыхает, делает шаг от дивана к ним близко, и…

Начинает расстегивать ремни на джинсах. Одновременно. Пальчиками правой и левой рук.

Смотря им в глаза.

Виновато и… Горячо.

Братья застывают столбами, настолько неожиданно для них ее поведение.

А Элли действует быстро.

Пальчики рук умело и синхронно расстегивают болты на джинсах, проводят по уже напряженным членам… Делая их еще напряженнее.

Элли смотрит в глаза то одному, то второму брату, гладит их через белье, сжимает.

Они дышат все тяжелее, жадно рассматривают ее лицо, ее грудь в вырезе майки.

А потом Дима молча кладет ладонь ей на плечо и толкает вниз.

На колени.

Вот сказал бы мне кто еще год назад, уже даже после моего неожиданного эксперимента с двумя мужчинами, что я вот так вот безропотно, спокойно и даже с удовольствием встану перед ними на колени…

Я бы, наверно, только у виска покрутила пальцем.

А еще, вполне возможно, что и вмазала бы по физиономии.

Потому что это уже чересчур. Это уже финиш.

Перед одним – да. В сексе все можно, если хочется обоим.

Но вот так… Перед двумя сразу…

И чтоб с кайфом. И предвкушением…

Я ведь сразу поняла, кто меня прихватил в темноте ночного клуба.

По запаху, по характерному движению рук.

И потому сопротивлялась, конечно, но для вида больше.

И, в принципе, знала, чем все мое бегство закончится.

Потому что бегала я понарошку. И сама это понимала.

А вот когда осталась наедине с ними…

И поняла, что, в самом деле, могло произойти несчастье, и братья на эмоциях могли затеять драку, и даже серьезную, с Сергеем Юрьевичем…

Вот это я завернула! Вот это я … Ну чего ж я за овца такая, а? Не думаю о последствиях! Не думаю!

Все игра мне!

А, между тем, у Ромки на скуле синяк! Свежий! И нос, кажется, припух. У Димки видимых повреждений нет, но кто его знает…

И злые они, такие злые! Так начали кричать на меня, что я испугалась… Реально испугалась. И возбудилась.

Они стояли передо мной, с одинаковыми выражениями ярости на одинаковых лицах, такие жаркие, такие взъерошенные, такие напряженные, кулаки сжимали, сдерживая себя…

Ну кто бы не возбудился? Только снегурочка. Да и та бы растаяла.

Я вот растаяла.

И сделала то, что сделала. И, судя по их лицам, они офигели.

Когда Дима опускает меня на пол, ставя на колени между ними, я не сопротивляюсь. И не прекращаю ласкать их. Они больше ничего не делают. Позволяют мне проявить самостоятельность. Искупить свою вину.

И я искупаю. Мне самой хочется. До боли между ног.

Такой, что требуется прикоснуться. Вот только не судьба пока. Обе руки заняты.

Я освобождаю члены из белья, глажу их, провожу синхронно вверх и вниз, вызывая какие-то одинаково шипящие звуки из губ Зверят. Воодушевленная, делаю так еще раз. И еще. И еще. Добиваясь того, что они начинают толкаться мне в ладони.

И это… Черт… Это горячо до невозможности! Это остро! Это больно!

Спазмы в низу живота еще сильнее, я тоже тяжело дышу, не свожу взгляда с их лиц, жадно рассматривающих меня у своих ног со своими членами в руках.

И, судя по их глазам, это невероятно заводит!

Я приподнимаюсь и жадно беру член Димы в рот, не прекращая двигать другой рукой по горячей тяжести Ромки. Дима начинает материться, ладонь ложится на голову, прихватывает за хвост и несдержанно насаживает меня ртом на член. Я максимально расслабляю горло, позволяя иметь себя, дурея от запаха, от самого своего положения, от все усиливающихся спазмов между ног.

Не сразу понимаю, что меня перехватывают и заставляют взять в рот второй член. Он пахнет по-другому, похоже, но все же иначе. И не менее возбуждающе. Я меняю руку, скольжу по мокрому от моей слюны стволу, чувствую, как мои любовники стонут, как подаются ко мне, уже напрочь растеряв свой яростный настрой, превратившись в послушных мне Зверей.

Это только кажется, наверно, со стороны, что они меня подчиняют. Имеют. На самом деле, все ровно наоборот. Они послушны каждому моему движению руки, языка, они настолько податливы, словно огромные породистые жеребцы, усмирённые хрупкой владелицей. И это тоже заводит.

Потому что в подчинении есть кайф только когда оно обоюдное.

Долго они не выдерживают, подхватывают меня на руки, зацеловывая по пути, тащат к дивану.

И там я , наконец, получаю то, что хочу, чтоб унялась моя боль в низу живота.

Дима сажает меня сверху на себя. С размаху. Не размениваясь на прелюдии и не раздеваясь даже. И меня раздевая только по необходимости. То есть, задрав юбку и порвав белье.

И я настолько уже готова, что большего и не требуется. Заведена так, что сразу начинаю скользить вверх и вниз по члену, вздрагивая от каждого касания к клитору, наклоняясь вперед, чтоб потереться им о жесткий волос на лобке моего зверя.