Лоуренс покачал головой.

– Нет, – задумчиво произнес он. – Не знаю. Нохотел бы знать.

Донесся звук гонга, и мы вместе вошли в дом. Джон пригласилПуаро остаться на ленч, и, когда мы появились, мой друг уже сидел за столом.

По молчаливому соглашению все избегали упоминания опроисшедшей трагедии. Мы говорили о войне и на всевозможные другие темы. Послетого как Доркас подала сыр и бисквиты и вышла из комнаты, Пуаро вдругнаклонился к миссис Кавендиш:

– Извините, мадам, что вызываю неприятные воспоминания,но у меня появилась маленькая идея (эти «маленькие идеи» стали у Пуаро истиннымприсловием!), и я хотел бы задать вам один-два вопроса.

– Мне? Разумеется!

– Вы очень любезны, мадам. Я хочу спросить следующее.Вы говорили, что дверь, ведущая из комнаты мадемуазель Цинтии в спальню миссисИнглторп, была заперта на засов, не так ли?

– Конечно, она была заперта на засов, – ответиланесколько удивленная Мэри Кавендиш. – Я так и сказала на дознании.

– Заперта?

– Да. – Она, казалось, была в недоумении.

– Я хочу уточнить, – объяснил Пуаро, – выуверены, что дверь была на засове, а не просто закрыта?

– О, теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, незнаю. Я сказала «на засове», думая, что она заперта и я не могла ее открыть, новедь, как выяснилось, все двери были закрыты на засовы изнутри.

– Вы полагали, что эта дверь могла быть на засове?

– О да!

– Но, мадам, когда вы вошли в комнату миссис Инглторп,вы не заметили, была дверь заперта на засов или нет?

– Мне… мне кажется, была…

– Однако сами вы не видели?

– Нет. Я… не посмотрела.

– Я посмотрел, – внезапно перебил ихЛоуренс. – И заметил, что дверь была заперта на засов.

– О! Это решает дело! – Пуаро выглядел удрученным.

Я не мог в душе не порадоваться этому. Хоть раз одна из его«маленьких идей» оказалась ничего не стоящей!

После ленча Пуаро попросил меня проводить его домой. Ядовольно сухо согласился.

– Вы раздражены, не так ли? – спросил он сбеспокойством, когда мы шли через парк.

– Нисколько, – холодно ответил я.

– Вот и хорошо! Вы сняли тяжесть с моей души, –сказал Пуаро.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал. Я надеялся, чтоон обратит внимание на сухость моего тона. Тем не менее теплота его словсмягчила мое справедливое недовольство. Я растаял.

– Мне удалось передать Лоуренсу ваше поручение, –сообщил я.

– И что же он ответил? Был озадачен?

– Да, и я уверен, он понятия не имеет, что вы имели ввиду.

Я ожидал, что Пуаро будет разочарован, однако, к моемуудивлению, он ответил, что так и думал и очень доволен. Гордость не позволиламне задать ему новые вопросы.

Между тем Пуаро переключился на другую тему:

– Мадемуазель Цинтии сегодня не было на ленче. Почему?

– Она в госпитале. Сегодня Цинтия снова приступила кработе.

– О, трудолюбивая маленькая demoiselle.[43]И к тому же хорошенькая. Она похожа на портреты, которые я видел в Италии.Пожалуй, я не прочь взглянуть на ее аптеку в госпитале. Как вы думаете, она мнеее покажет?

– Уверен, Цинтия будет в восторге. Это любопытноеместечко.

– Она ходит туда каждый день?

– Нет, по средам свободна и по субботам приходит домойк ленчу. Это ее единственные выходные.

– Я запомню. Женщины в наше время выполняют важнуюработу, и мадемуазель Цинтия умна. О да! У этой малышки есть мозги.

– Да. По-моему, она выдержала довольно трудный экзамен.

– Без сомнения. В конце концов, это очень ответственнаяработа. Полагаю, у них там есть сильные яды?

– Она нам показывала. Их держат закрытыми в маленькомшкафчике. Думаю, что из-за них им приходится быть крайне осторожными. Уходя изкомнаты, шкафчик всегда запирают, а ключ уносят с собой.

– Этот шкафчик… он около окна?

– Нет, на противоположной стороне комнаты. Почему выспросили?

Пуаро пожал плечами:

– Просто поинтересовался. Только и всего.

Мы подошли к коттеджу.

– Вы зайдете? – спросил Пуаро.

– Нет. Пожалуй, вернусь в Стайлз. Пойду длиннойдорогой, через лес.

Леса вокруг Стайлза очень красивы. После солнцепека былоприятно погрузиться в лесную прохладу. Дыхание ветра здесь едва чувствовалось,а птичий гомон был слаб и приглушен. Побродив немного, я бросился на землю подогромным старым буком. Мысли мои охватывали все человечество, были добры и милосердны.Я даже простил Пуаро его абсурдную скрытность. В общем, я был в ладу со всеммирозданием. И через некоторое время зевнул.

Я вспомнил недавнее преступление, и оно показалось мнедалеким, совершенно нереальным.

Я снова зевнул.

Может, подумал я, преступления вовсе не было? Конечно же,это был просто дурной сон! На самом деле это Лоуренс убил Алфреда Инглторпакрокетным молотком. А со стороны Джона было полнейшим абсурдом поднимать из-заэтого такой шум и кричать: «Говорю тебе, я этого не потерплю!»

Я вздрогнул и проснулся.

И сразу понял, что оказался в крайне неловком положении:футах в двенадцати от меня Джон и Мэри Кавендиш стояли друг против друга и явноссорились. Они, по-видимому, не подозревали, что я нахожусь поблизости, таккак, прежде чем я успел пошевельнуться или заговорить, Джон повторил слова,которые меня окончательно разбудили:

– Говорю тебе, Мэри, этого я не потерплю!

Послышался голос Мэри, холодный и сдержанный:

– У тебя есть право критиковать мои поступки?

– По деревне пойдут слухи! Только в субботу похоронилимою мать, а ты расхаживаешь повсюду с этим типом.

– О! Если тебя беспокоят только деревенские слухи…

– Не только. Мне надоело, что этот тип вечно здесьоколачивается. И вообще он польский еврей.

– Примесь еврейской крови – не так уж и плохо! Этооказывает положительное воздействие… – Мэри помолчала, – на глупостьординарного англичанина.