Никаких следов Ласло. Ничего.

Он должен быть где-то поблизости. Паула еще раз обернулась. Ласло не было.

Она рассержено прокричала его имя: «Ласло?!» Ничего. Посмотрела вверх: может, он сидит на дереве, там, наверху, и тихо посмеивается над ее нерасторопностью?

Она провела глазами по гладким чешуйчатым стволам, по веткам с листьями, по одеревенелым лианам, которые обвивали деревья, словно пеленки новорожденного.

Нет, его здесь не было, а стон ей послышался.

«Что я здесь делаю? Мне не нужно ничего, кроме как выращивать ваниль на плантации моей бабушки, а я стою здесь, все еще в милях от того места, в окружении смертоносной природы. Мне нужно выбираться, пока я не потерялась. Но где, черт побери, был этот ручей, в каком направлении? Я должна сохранять спокойствие, — уговаривала она себя, — это будет несложно, просто посмотреть, где сломаны ветки и где есть свежие следы».

Она взглянула на землю и увидела след скольжения на кусочках опавшей коры и листьях. С облегчением она двинулась по нему назад. В этот момент она опять услышала стон. «Нет, — подумала она, — нет, этот стон — всего лишь дьявольский мираж в моих ушах. Его здесь нет!»

Но он становился все громче.

— Ласло! — прокричала она с еще большей яростью. — Где вы?

«Если он действительно серьезно ранен, то он, наверное, не может громко кричать», — предупредил ее внутренний голос. Она пошла обратно, прислушалась, сделала еще пару шагов, затем осмотрелась. Ласло определенно там не было. Если бы он был там, он лежал бы справа, у дерева с опавшей корой. Но там виднелся только черный муравейник, и больше ничего.

Она осторожно сделала еще несколько шагов. Нет, там его никогда не было. Стон снова прекратился. Стало тихо. Если не обращать внимания на тихое жужжание и гудение насекомых, которых здесь было очень много.

Хватит, ей уже нужно возвращаться. Лист на ее пульсирующей руке опять высох, она наклонилась за новым.

И тогда она увидела это.

Это было ужасно.

Она побежала прочь, но у ближайшего ствола поскользнулась и упала. Прочь, прочь отсюда! Что за варварская страна! Что за ад!

Я не должен впредь допускать такие ошибки. Что за бредовая идея — именно ее оставить в лагере одну! Конечно же, она строит из себя такую открытую, такую искреннюю особу, но она иначе и не может, потому что было бы опасно откровенно говорить о том, что она задумала. Но я уверен, это все просто маскировка, и если она хотя бы наполовину такая же хитрая, как я, то она с пользой провела время в лагере и обыскала наши палатки. Что-то насторожило ее, но я не знаю, что именно. Все же я старался, чтобы все выглядело так, как и должно быть.

Она не могла многое успеть, потому что тогда она нашла бы это, а если бы она это нашла, то уже не смогла бы непредвзято общаться со мной, она бы потребовала объяснений. Или она нашла, но не поняла, что это значит? Нет, я не могу себе это представить. Если ее бабушка была злобной и расточительной женщиной, какой мы ее знаем, и если госпожа Келлерманн унаследовала хотя бы небольшую долю этого, то она сделает правильные выводы.

Боюсь, я неправильно взялся за дело и еще больше разозлил ее, вместо того чтобы воспитать в ней кротость и сговорчивость, но я не могу понять ее. Она никогда не ведет себя так, как в моем понимании ведут себя бабы. Ну да, глупо было с моей стороны не уделять ей достаточно внимания, я распустился, позволил джунглям взять власть в свои руки. Ситуация должна измениться, с этого момента я не буду выпускать ее из виду. Я не допущу, чтобы наша семья дважды потерпела неудачу из-за женщин. Только не после того, как я встретил Эдмонда.

Пеларгония метельчатая, пеларгония головчатая и пеларгония розовая дают прелестное масло, похожее на розовое. Оно имеет желтоватый, коричневатый или зеленоватый цвет, только масло из Реюньона обладает красивым зеленым цветом.

Паула ринулась вперед, запуталась в лианах, упала, поднялась и помчалась дальше. В ее ушах этот стон превратился в какофонию, в стоголосый хор. Какое помешательство привело ее туда? Кто так поступил с ней? Ей нужно бежать. Ее юбка, подол которой она подобрала, чтобы бежать быстрее, пропиталась холодным потом. Все ее тело превратилось в неприятно стучащий барабан: прочь, только прочь, прочь, прочь!

Из глаз полились слезы, ей стало плохо, очень плохо. Такого ужаса она никогда прежде не видела, даже в тот день, когда чуть не умерла. «Умерла, — стучало ее сердце, — умерла!» Она снова упала, с трудом перевела дыхание и осталась лежать, в ее ушах все еще звучал этот стон, который то усиливался, то стихал, как предостерегающий хор в трагедии.

Но она была жива. Она не умерла, она была жива и все чувствовала. Она чувствовала жжение в руке, ощущала мягкую влажную почву под своим телом. Она оперлась головой о руки и попыталась вернуть контроль над собой. «Дыши медленнее, — приказала она себе, — дыши! Паула, не беги, тебе надо подумать, что делать».

Ты не сможешь это забыть, ты никогда это не забудешь, и не важно, как быстро ты будешь бежать. И даже если ты никому об этом не расскажешь, ты все равно будешь это знать.

Ты будешь это знать.

Ты это видела и слышала.

Оно стонало.

Оно живое.

Оно чувствует.

Паула встала на колени, и ее стошнило, ее тело содрогалось в судорогах, обед вышел из нее. Она вытерла рот рукавом и поднялась. Стон в ее голове прекратился и освободил место таинственной тишине. Все еще дрожа, она попыталась выровнять дыхание.

Что она наделала?

Она, должно быть, сумасшедшая, джунгли свели их всех с ума. Ей срочно нужно возвращаться! Она оглянулась, обнаружила свои следы, которые образовали просеку среди листьев, и побежала обратно. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. И в тот момент она уже проклинала тишину, желая опять услышать стон. Она в надежде остановилась, прислушалась, но тишина была неизменна.

«Я должна это найти. Я должна». Она замедлила шаг, чтобы не заблудиться, рассмотрела почву и ветки на следах и нашла наконец дорогу назад.

Вернувшись туда, она наклонилась, сделала глубокий вдох и голыми руками вырыла из муравейника, кишащего огромными красными муравьями, грудного ребенка.

Она сразу же почувствовала бесчисленные укусы: муравьи защищали свое сокровище, залезали ей в рукава, под мышки, вверх к шее, они атаковали ее десятками. Паула сцепила зубы, достала ребенка и испугалась, когда увидела пульсирующую, ужасно толстую и распухшую пуповину. Затем она поняла, что пульсация вызвана кишащими там муравьями, которые были намерены съесть пуповину. Она сглотнула, поспешила избавиться от муравьев и испугалась, когда пуповина вдруг отвалилась.

Это был ее шанс. Она освободила ребенка от оставшихся муравьев, взяла его на руки, отряхнула и встала, чтобы стряхнуть муравьев и с себя. Ей нужно было уходить от муравейника, потому что эти бестии начали атаковать ее ноги. Шагая, она пыталась сбросить с себя оставшихся муравьев и раздавить их. И возле ручья ей это практически удалось. Задыхаясь, она остановилась и внимательнее посмотрела на ребенка.