– Не – а. Полгода или чуть больше. Мы поженились осенью девяносто восьмого, перед последним курсом…

– Он в твоей группе учился?

– Нет, в параллельной… Он был неординарным человеком… Я до него таких не встречала…

– Был?

– Нет, он еще жив… Это я просто так сказала… Я имела в виду – каким я его знала тогда. А какой он сейчас – понятия не имею. Но мне все равно. Слышала, он пытался слезть с героина. Ездил на несколько месяцев в специальный центр для наркоманов. Они там живут на ферме, занимаются сельским хозяйством… А тогда, тем летом, у него еще не было этой проблемы. И мне было вправду с ним интересно. Он приносил мне много новой музыки, книг… И мы все лето тусовались или у него – его родители были на даче… Или у меня в общаге – я в комнате жила одна, все разъехались на каникулы… А я не хотела к родителям уезжать, ненавидела нашу дыру и сейчас ненавижу. Там то же самое, что и здесь, только еще хуже, потому что город вообще маленький…

– А потом вы жили у него?

– Да, с его родителями. Вот это была ошибка. Надо было сразу снять квартиру или хотя бы, комнату… Возможно, тогда что‑то было бы по – другому. А родители его – это такой дремучий пролетариат… Я не знаю просто, как так вышло, что он совсем другой…

– Может, как раз из чувства протеста…

– Возможно. Но они такие уж дремучие… Отец – типичный такой пролетарий – алкаш в майке с вырезом, вечно заляпанной, и мать… Прямо как в фильме «Маленькая Вера», очень похоже… Только она тоже много пила, почти наравне с ним. Каждую субботу – праздничный обед с выпивкой, плавно переходящий в ужин. Нас все время тоже пытались заставить. Потом – к телевизору, глупые эти шоу или концерты на канале РТР. Или обсуждать политику – она от Ельцина тащилась – красивый мол мужчина, статный. А он наоборот его терпеть не мог. Называл «жидомасон» и «Эльцин»… Как начнут ругаться из‑за этого – иногда до драки… И Игорь, получается, оказался между двух огней. С одной стороны, все‑таки, родители. Но и меня отдать на растерзание им тоже не хотел… Может, из‑за этого и сел на героин… Хотя, наверно, я преувеличиваю роль семьи в его жизни. В смысле, и родителей, и мою. Он всегда жил в своем мире… Поиграть на барабанах, музыку послушать, покурить «травы». Все остальное его интересовало гораздо меньше…

Место: Дома

Дата: 22/11/2006

Время: 18:56

Музыка: нет

Я приоткрываю дверь, заглядываю в кабинет Захара. У длинного стола сидят две девушки. Они оборачиваются, смотрят на меня. Лет по двадцать, в дешевых джинсах и кофтах, коряво накрашенные. Рядом на стуле лежат их куртки. Захар кивает мне.

– Заходи. Мы здесь уже всё… Да?

Он подмигивает девушкам. Они стеснительно улыбаются. Я захожу в кабинет и сажусь на другой стороне стола.

– Короче, по всем вопросам теперь к Ильину, – говорит Захар девушкам. – Все, пока.

– До свидания.

Девушки встают, берут куртки, выходят.

– Эскорт, – говорит Захар. – Может, видел объявления по городу? Это тоже один из наших бизнесов.

– И какой здесь эскорт, в нашем городе? Для кого?

– Ни для кого. Само собой, никакой не эскорт. Думаешь, они не понимают? Они сейчас все умные – газеты, телевизор, хуе – мое… Молодое, типа, поколение… – Он берет из пачки сигарету, щелкает золотой зажигалкой. – А кто не понимает, тем мы объясняем с самого начала. Мы никому мозги не ебем, все говорим, как есть. Потому что у нас все честно. И они потом сами решают – соглашаться или нет. Почти все соглашаются. Лучше делать то же самое за фиксированные деньги – все официально, через кассу, со всеми выплатами, минус подоходный – чем просто на улице или с отморозком каким‑нибудь – сутенером.

– Мало платите – судя по объявлениям…

– А ты что думаешь, в других местах им много платят? А мы платим не так уж и мало. Пятьсот рваных в час – только простой секс, тысяча – минет, две тысячи – «особые желания клиента». Пиздилка, короче…

– Что, серьезно?

– Да, а что? Все к этому привыкли. Дома – у кого папаша есть – сто процентов пиздюлей дает мамаше. Если нет, то ебарь. Но у нас все строго. И мы все сразу конкретно объясняем. Типа, что почем. Кто приходит к нам? Деловые или там оторвы разные – эти не приходят. Они и сами все себе организуют. Те, кого берем, в основном с деревни. Делать не умеют ничего, рвануть в Москву за тем же делом – ссут. Но мы и этих, бля, клиентов типа, предупреждаем – что делать можно, а чего нельзя. Пиздить – только кулаками. Не ногами, там, или тумбочкой. Чтобы, самое большое – пару ребер или нос сломать. Но и это уже, типа, перебор. Короче, если нос сломал – платишь неустойку.

– И что у вас такие за клиенты?

– В основном – «банкиры», менеджеры, на хуй. Из братвы никто не ходит, ясный пень. Одни вот эти – фильмов насмотрелись ебанутых. Типа «Бойцовый клуб» или…

* * *

Захар тушит сигарету в пепельнице – «русалке».

– Для разнообразия – по вискарю? – Он не ждет ответа, поворачивается к «стенке», достает «Red Label» и рюмки. Рюмки, похоже, те же самые, что в прошлый раз, и выглядят они тоже нечисто. Захар откручивает пробку, начинает разливать.

– Слушай, что я тут пробил. Не совсем насчет этого, но, может, тебе будет интересно. Короче, Староградцев, твой друган, не зря тогда съебался после выборов. И думали еще – с баблом, но это все пиздеж. У Пинского тогда голяк был. Завод стоял, одни долги, хуе – мое. Ну и Пинский его как‑то развел, чтоб бабки на выборы взять в агентстве – а там тогда был нихуевый оборот. А потом все сделать, типа, он съебал с деньгами…

– А у Сереги что за интерес мог быть?

– А ты подумай сам. Часть этого бабла он взял себе. Ты думаешь, он был хозяин всей конторы? Ни хера подобного. Там были, бля, инвесторы, хуе – мое, а у него было процентов, может, десять или меньше от всех акций. Ты что, не знал?

– Откуда?

– Ну, теперь вот знаешь. С инвесторами Пинский добазарился – все разрулил, короче. А Староградцев взял штук сто, а может, больше. Три года по Европам шераебился – пока бабла хватило. Потом, само собой, назад приехал. Но не сюда, ты видишь, а рванул в столицу…

– Нет, все равно, не складывается как‑то. Ведь у агентства все было в порядке. И если Пинский становился мэром, то стало бы еще намного лучше – заказы мэрии, какие‑нибудь льготы…

– Все это правильно. Но твой друган всегда пацан был ненадежный. Все заебет его – и он свалил, попиздовал куда‑то за границу на неделю или больше. Тебе в его конторе, что, не говорили?

– Да нет.

– Наверно, к разговору не пришлось.

– Наверно.

– Но это факт. А тут такая маза – на все забить и уебать надолго. И я его по – своему даже понимаю. Самому иногда все хочется, на хуй, бросить…