Посмотрел на темные пятна на платке, покачал головой и криво ухмыльнулся. Он знал, на что соглашался, когда впервые вошел в подвал, где подрагивала едва различимая тень Гостя, и услышал шепот, обещавший ему то, чего он всегда хотел.

Майор согласился сразу и безоговорочно, хотя Гость честно назвал цену. Но до чего же поганым оказался этот грызущий изнутри кашель. Правда, Хацкий получил обещание, что все недуги пройдут, как только он, Гость, полностью воплотится в этой реальности.

И все же… это становилось невыносимым.

Когда же? Когда?

Стук в дверь заставил майора вздрогнуть.

На пороге стоял вечно бесстрастный до деревянности порученец полковника Левшова. Того самого, кто привел его в подвал к Гостю. Хацкому было очень интересно, кто стоит за полковником, чьи приказы он выполняет, но сейчас совсем не время это выяснять, и майор отложил поиск ответа. Но не забыл. Он ничего и никогда не забывал.

– Полковник приказал передать: нужный предмет получен, начинаем операцию «Туман».

«Даже голос у него деревянный», – подумал Хацкий, закрывая дверь.

Он еще не до конца осознал услышанное. Понимание приходило постепенно, и кривая ухмылка майора делалась все шире. Его залихорадило. Стремительно сорвав с вешалки шинель, он выскочил из дома. Наконец настало время действовать.

Время выпускать на охоту давно подготовленную и хорошо притравленную свору. Прежде всего – Хасан. Настал час старому арабу отработать долгие годы, что майор прикрывал и кормил его. А уж после того, как удалось отмазать его от нехороших вопросов про стрелка, взятого на пороге его дома, Песчаник и вовсе обязан в лепешку расшибиться.

Майор не сомневался, что так оно и будет. Иначе колдуну не жить. И Хасан об этом знает.

Хацкий потер вечно мерзнущие руки, поморщился. Лоб постоянно горит, к вечеру жар, а руки все время холодные, как у покойника.

Он проверил карманы шинели, привычно потрогал плоский пистолет, спрятанный в потайном кармане, и вышел. Сегодня предстояло немало встреч. Операция «Туман» была масштабной, а запускать ее придется ему, майору Хацкому, в одиночку.

* * *

Штаб порубежников никогда не засыпал.

Хоть пара окон, но светилась неярким электрическим светом.

Еще предшественник Старшого, не менее легендарный Дед, всего лишь несколько лет назад отошедший в иные миры, первым делом, как только это стало возможным, восстановил электрическое освещение в самом здании и по всей прилегающей территории. Ночные дежурные сидели за своими столами, перебирая скопившиеся за день бумаги, свободные смены спали в комнатах отдыха, тихонько тренькала в помещении бодрствующей подсмены гитара и доносился из-за двери тихий смех.

Сегодня большинство окон было темными, лишь в трех угловых окнах второго этажа свет теплился, но приглушенный и подрагивающий – еле заметное желтое свечение. Там дежурили ведуны и слухачи – люди, которые создавали странный, порой ненадежный и капризный, но самый защищенный вид связи. Старшой оберегал своих слухачей как зеницу ока, а в последнее время заходил к ним все чаще и подолгу беседовал с их начальником. О чем – ни тот, ни другой не говорили, но слухи по штабу ходили тревожные. Да и было отчего – после убийства Говоруна стало ясно, что под них копают, и копают основательно.

Каждый из трех человек, находившихся в комнате, был занят своим делом и вроде бы не обращал внимания на остальных. Тем не менее все трое составляли единое целое – смену. Широкая комната с низким потолком была полна светящегося, мерцающего тумана. На трех столах с овальными столешницами темного дерева горели толстые белые свечи.

Коренастый ведун бесшумно водил лезвием широкого ножа по бруску. Темноволосый, с крючковатым носом вязальщик склонился над своим столом и с отсутствующим видом смотрел на ровный длинный язычок пламени свечи. Его зрачки едва заметно пульсировали, и в ответ им колебался из стороны в сторону острый язычок огня.

Третий – слухач – сидел в углу, откинувшись на спинку длинного потертого кожаного дивана.

Слухачи всегда держались несколько особняком. Их всегда было немного, они не ходили «в поле» и почти круглосуточно находились в расположении баз порубежников. Если обычные маги могли чувствовать происходящее в тонком мире и воспринимать информацию оттуда, то слухачи были как настроенные на определенные диапазоны волн рации, которые могли точно принимать и передавать то, что им сообщали другие.

Раньше такое умение называли телепатией.

Слухач открыл глаза и наклонился к столу. Взяв остро заточенный карандаш, начал писать ровным, убористым почерком.

Закончив принимать сообщение, подошел к двери и, открыв ее, выглянул в коридор.

– Старшому. Срочно, – сказал он, протягивая дежурному листок бумаги.

Квартировал Старшой тут же, при штабе, в небольшом двухэтажном домике, первый этаж которого переоборудовали в зал для особо важных совещаний, а второй занимала семья Старшого. Дети его давно уже выросли, и сейчас в просторных комнатах он обитал вдвоем с женой, которую до сих пор любил до безумия и жутко ревновал без всякого на то основания, из-за чего в доме время от времени происходили бурные сцены, служившие развлечением для всего штаба.

Вестовой открыл дверь в теплую темную прихожую первого этажа. Напротив – двустворчатые двери в зал, слева – дверь поменьше, за которой небольшая квадратная прихожая и лестница на второй этаж. Тихо ступая по скрипучим ступеням, вестовой поднялся и молча кивнул на дверь во внутренние комнаты, спрашивая у дежурившего на площадке адъютанта Старшого, можно ли войти.

– Важное что? – спросил тот, хотя и так понимал: будь какая рутина, не стали бы в глухую ночь Старшого будить.

И тут же махнул рукой:

– Тихо только, спят они.

На самом деле Старшой уже поднялся. Многолетняя привычка спать по-звериному чутко въелась в плоть и кровь, Старшой просыпался от малейшего звука, выпадавшего из привычной картины, хотя мог спокойно дрыхнуть в комнате отдыха караульной смены под богатырский храп своих молодцев.

Вестового он встретил на пороге, шепотом спросив: «Стряслось чего?»

Тот молча протянул листок.

Быстро прочитав несколько строчек текста, Старшой беззвучно выругался и приказал адъютанту:

– Сани запрягай, конвой обычный. На всякий случай две спецгруппы в полной выкладке – в режим готовности. Отдыхать посменно, быть готовым к выступлению по команде.

Застегивая полушубок и опоясываясь широким ремнем, он еле слышно выражал свое негодование:

– Быть готовым. К выступлению. Куда выступать-то, раздери их? Ах, как погано. И ведь скажи они раньше, уже ведь перевезли бы. Засекретились умники. Особый, в бога и угодников, приказ.

Он ждал этого сообщения, ждал и боялся. Не за себя. За людей и за то дело, которому отдавал всю свою жизнь и жизнь семьи.