— Мне нужно больше, — прошептала я. — Еще, всего тебя, без остатка. Уверенные пальцы все сильнее порхали, давили, гладили между влажных складочек, задевая чувствительную бусину и вызывая стоны удовольствия, вдруг, давление усилилось, и я почувствовала внутри себя частичку любимого, я медленно вбирала его целиком. Ожидаемая резкая боль все же стала для меня неожиданностью, я на мгновенье затихла, а Виверн замер, неверяще смотря на меня. Он удивленно выдохнул и было собрался выйти, разрывая нашу близость, но я не позволила. Со смешенным стоном боли и удовольствия я подалась вперед, насаживая себя на него. С капитулирующим стоном мужчина вошел глубже и осторожно, сдерживаясь, выходил и проникал в меня снова и снова, заполняя с каждым разом все больше. Ооооо, я и не думала, что могу быть на столько вместительной, каждый его выпад сопровождался все нарастающими волнами удовольствия. Мои руки свободно порхали по его гладкой гибкой спине, наслаждаясь горячей шелковистостью кожи, ощущая все его тело, царапая ноготками. Губы целовали торс, плечи, грудь, покусывая, иногда до боли, вызывая рык и стоны удовольствия. Ладони опускались все ниже и ниже по его рельефной спине, пока не добрались до упругих ягодиц, его реакция не заставила себя ждать, движения стали более мощными, прерывистыми, внутри же меня, бушевало пламя, синхронные стоны сорвались с наших губ, гася удовольствие от соития, наслаждение все нарастало, увеличиваясь стремительно и неотвратимо, пока, наконец, не достигло наивысшего пика. Волна удовольствия окатила с головы до ног, унося все мысли прочь, так охваченное страстью тело сжимало его в сильных спазмах. Последний резкий выпад и долгожданная дрожь освобождения. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение чувствовать его разрядку внутри себя, горячее семя, обжигающее мягкую, трепещущую плоть. Но самым невероятным было то, как он расслабился, словно обмяк в моих объятиях, как его голова склонилась на плечо, подчеркивая момент истинной близости.

Мне приятно было ощущать его тяжесть на себе, но, когда я завозилась, старясь принять положение поудобнее, Себастьян, крякнув, перевернул меня, положив на себя и крепко обняв, стал гладить по голой спине, шепча какие-то глупости в ухо. Теплое дыханье щекотало шею, вызывая отголоски удовольствия и тормоша негу, в которой я пребывала.

— Пить, — простонала-промычала я. Во рту было, словно как в пересохшей в летний зной луже. Виверн с сожалением переложил меня на кушетку, и окинув взглядом пустые бокалы произнес: — Сейчас, подожди, — махнув рукой он снял полог тишины, тот заискрился словно лопнувший мыльный пузырь и сразу повеяло прохладой осенней ночи, захватив бокалы для игристого вышел в сад. С приятной свежестью, пахнувшей на меня, пришло четкое осознание — пора! Оставаться здесь более не было никакого смысла, как Золушке в полночь, мне необходимо было скрыться, пользуясь покровом ночи и пока еще действующей магии маски. Я не знаю сколько точно прошло времени, может мгновение, а может вечность, но оставаться и рисковать быть узнанной я не желала. Еще ранее я решила для себя, всё что случится здесь — здесь же и останется. Лихорадочно собрав одежду, и захватив широкую меховую накидку Себастьяна, застегивая непослушными пальцами петли и пуговицы я выскочила из беседки, и побежала в противоположную сторону от той, куда отправился за напитками Цесс.

Практически добежав до ворот, я накинула мех на плечи и выбежала на дорогу. Экипаж удалось поймать сразу, и только на мягких сиденьях я смогла отдышаться и прийти в себя. В общежитие я степенно поднялась по лестнице, вошла в комнату и разоблачившись сложила вещи в шкаф. Стараясь, чтобы Ката не увидела в каком они состоянии и не удивилась новой детали моего восточного костюма. Один из ножных браслетов потерялся, а также несколько жемчужных шпилек и фибула, я успокаивала себя тем, что прихватила трофей, но помогало слабо. Все же вещицы были мне дороги. После долгого, обжигающе горячего душа, я опустилась на кровать и укрывшись покрывалом мысленно приказала себе перестать рефлексировать. В конце концов я получила то, что хотела, то, за чем, собственно, и отправилась на бал, то, ради чего и одевала такой провокационный, нескромный наряд. Конечно, где-то глубоко внутри меня зиждилась надежда, что Себастьян меня узнает, что поймет кто пред ним и ответит на мои чувства. Увы и ах. Меня швыряло из глубокого удовлетворения в пучину отчаяния, и так и не определившись, что же именно чувствую, я заснула.

Проснувшись утром, первое на что упал мой взгляд была тумба рядом с кроватью. Не веря своим глазам и на мгновение потеряв возможность дышать я с удивлением и благоговейным ужасом рассматривала оставленный, без сомненья для меня, сюрприз: бутон алой, едва сорванной розы, с россыпью крошечных капель бриллиантовой росы на лепестках и мой, утерянный вчера в впопыхах ножной браслет в виде змейки.

Увидев сюрприз на тумбочке, я потеряла способность соображать и замерла, как пушистый заяц пред лисицей, которая включила своё «рыжее очарование» и кружилась в смертельном танце, готовясь к решающему, фатальному для косого, прыжку. Мой рот буквально раскрылся в изумлении, и, если бы не стук Каты в мою дверь, не знаю сколько бы еще я так просидела, ловя мух "на приманку из розового языка". Накинув пеньюар, я прошлась глазами по комнате и сказала:

— Входи, нетерпеливая какая, может я час как пришла и крепко сплю, а ты врываешься в мои сладкие сновидения.

— То есть ты считаешь, что тот кабан секач, который уронил в два часа ночи стул и хлопнул своей дверью так, что картинка в бронзовой рамке с грохотом свалилась рядом с моей головой, мне приснился? — засмеялась подруга, — Пойдем. Уже полдевятого, если сейчас не выйдем, то пропустим завтрак.

У меня была идея получше, не в моих правилах оставлять дамоклов меч висеть над головами, решение ситуации, в которую я попала, лежало на поверхности, и я, более не колеблясь, быстро написала пару строк адресату и отправила через шкатулку. В ней оказалось непрочитанное письмо от Арду, но по здравому размышлению, я отложила его до возвращения, когда неспешно и с удовольствием вновь окунусь в размеренное повествование от доброго друга. Его письма были наполнены заботой и участием, к тому же, я получала истинное наслаждение дискутируя о хирургических возможностях и усовершенствовании различных методов аппендоэктамии.

Быстро приведя себя в порядок и переодевшись, я пригласила Катарину в любимую кондитерскую. Сегодня было воскресенье и раз в неделю, я позволяла себе небольшую прихоть, она славилась невероятным разнообразием сладостей: кислика в сахарной пудре, черносливы в горьком шоколаде, начинённые пеканом и грецким орехом, тонкая абрикосовая пастила, присыпанная лимонной цедрой, сладкая нуга обваленная в молотом тае. Какое-то бессчётное, бесчисленное, невообразимое количество разнообразных десертов, но был он, тот самый, ради которого я каждый выходной отправлялась в сладкую лавку Мозеса — это мятные пряники. Вкус моего детства.

Когда мне было восемь, Рафаилу тринадцать, а Соне шесть, мы все лето провели в Ялте, дядю приквартировало туда командование, и конечно же тетя не захотела оставить своего супруга, заметив на его возражение, что делить невзгоды и лишения она соглашалась заведомо, выходя замуж за военного. Хотя позднее, я очень чётко осознала, на сколько наши понятия о разоре и нужде различаются. Мы жили в арендованном городском доме, держали с десяток слуг, экипаж и ни в чем себе не отказывали. Ниже по улице, недалеко от особняка, в котором на лето обосновалась чета Липранди была неприметная хлебная лавка, там пекли самые вкусные в мире мятные пряники: пышные, рассыпчатые, с зеленоватой глазурью и листиком мяты, нарисованном на румяном боку, пышнотелой хохотушкой Ниночкой, дочерью пекаря. И нигде, ни в том мире, ни в этом, я не смогла найти таких же невероятны пряников, до тех пор, пока не попала в эту кондитерскую. К тому же, в этой кофейне все было устроено для удобства посетителей: удобная веранда — для жаркого летнего зноя, просторная общая зала, с удобно расположенными столами и расторопными официантами, для желающих покрасоваться несси и несов, и то, что привлекало меня более всего — отдельные кабинеты, с двумя выходами.