– Это вы чересчур, батенька. Но и забывать нашиистоки – нельзя, нельзя!

Я смолчал, а Леонид сказал мирно:

– Одно дело – не забывать, другое – участвовать вэтих дешевых балаганах. По мне эти бабки с матерными частушками, что выдаетсяза русскую культуру, ничуть не лучше африканских шаманов с бубнами. Только вотне кощунственно ли отказываться от вскормившей нас русской культуры?

К моему удивлению, они смотрели на меня, я помялся взамешательстве, потом сообразил, что они за эти пять лет остались такими же,как и были, даже на тех же должностях, не сменили ни работы, ни квартиры, нимашины, только я стал совсем другим, помялся еще и сказал чуть более окрепшимголосом:

– Мне трудно это объяснить, я ведь только эксперт поэлектронике и ее роли в будущем общества, но не только уважаемого Леонидакоробит от наших балалаечников. И этого напора, что обязательно должны ихлюбить и постоянно слушать, если мы – русские. А вот мне ну никак нехочется быть чьим-то заложником. Даже заложником культуры! Сейчас из Россиисвободный выезд в любую страну и на любой континент, однако и там, на месте,мне скажут, что я – русский, потому должен хранить и беречь свою культуру…Это значит, что я должен ходить в кирзовых сапогах и телогрейке, играть набалалайке и постоянно пить водку?..

Аркадий снова поморщился.

– Володя, вы заразились от Михаила утрированием. А что,обязательно надо принимать чужую культуру? Вон китайцы, переселяясь за океан,создают свои чайнатауны…

– Для старшего поколения, – уточнил я. – Молодыеинтегрируются быстро. Но дело не в этом. А почему обязательно или – или?

Аркадий сказал с достоинством:

– Но не может же человек жить без культуры вообще?

– Не знаю, – ответил я честно. – Может быть, исможем. Не задумывался. Я говорю, почему «или – или», если естьвозможность на выходе из своей культуры и соприкосновении с чужой создаватьчто-то свое… да-да, свою собственную культуру? Посреди культур, на стыке разныхкультур? Почему у того лезгина такой небогатый выбор: либо оставайся писать иговорить на лезгинском, либо рви с нею и становись русским? И то и другое какбы не совсем этично, нехорошо. А вот отстраниться от маленьких местечковыхкультур… увы, российская тоже местечковая, хоть местечко ого-го… и начинатьжить всем богатством культур мира?.. Скажу в утешение, что американская –тоже местечковая. Хоть и более распространена, чем российская. И в российской,и в американской хватает болезненных комплексов, которые навязываются любому,кто имеет несчастье слепо принадлежать этим культурам и не пытаться из нихвырваться.

Леонид задумался, чему-то улыбнулся, сказал невесело:

– Да, помню, твой друг лезгин приезжал в Москву в довольнонелепой папахе, хотя было уже тепло. И что-то, помню, говорил напыщенно прозакон гор. Нам было неловко, я видел по мордам, но все поддакивали. Мол, таковыкультурные традиции…

– Спасибо, – сказал я. – Человек будет свободен отэтих культур, сформированных в дикие времена, насквозь ложных в наше время.Человек будет свободен от самой культуры вообще!

Аркадий возразил с достоинством:

– Я бы вас понял, Володя, если бы вы отстаивалимногокультурие в новом объединившемся мире. Да, я тоже верю в слияние в одиннарод, одно человечество, но я страшусь безликости… Мир должен был ярким отмножества культур!

Я вздохнул.

– Человек свободен. Он не хочет ни от чего зависеть. Апринадлежность к какой-то культуре обязывает. В одной – ходить в кирзовыхсапогах и чтоб балалайка в руках, в другой – бубен над головой и оленьирога на шапке. Утрирую, конечно, но все культуры настаивают на четкой привязкек своей биологически предзаданной… простите, что коряво, культуре! Я вот родилсярусским и потому обязан, именно это гадкое и вызывающее протест слово –обязан поступать и говорить предзаданно. Кем? Оказывается, моими предками,которые приносили человеческие жертвы, считали землю плоской, а чтобызащититься от засухи, топили пару ведьм в озере. Знаете, я не хочу принадлежатьдаже современной культуре, молодежной культуре, контркультуре, андеграунду илюбым современным выкрутасам, ибо они все барахтаются в тесном аквариуме всетой же убогонькой культуры. Повторяю, не будет ни американской, ни русской, нимолодежной, ни африканской, ни женской, ни музыкальной, ни панславянской…тюрьмы. Простите, я хотел сказать, культуры. Хотя культура – это тюрьма.Этническая, языковая, психофизическая…

Аркадий сказал с угрюмым подозрением:

– Это как же вообще без культур?

– Вообще, – ответил я, – очень скоро культурыбудут рассматриваться как окаменелости. Ведь культура – это прежде всегопредрасположения и зависимости. Вы вспомните анекдоты: француз – всегда бабник,немец – солдафон, русский – пьяница, американец – технарь,чукча – нечто бесконечно тупое… Это предзаданность ролей, уже и самирусские сочиняют анекдоты о себе, как они бесконечно пьют, а в фильмах, чтобыкино было «наше, русское», все герои жрут водку, не просыхают, матерятся даблюют по подъездам!.. Нет, в гробу я видел такую культуру!

Михаил улыбнулся.

– Русскую?

– И ее, – сказал я зло. – Но порывая с нею, я неперебегаю в лагерь более «сильной или богатой». А вообще выхожу из культуры итем самым вхожу в транскультуру. Ее еще нет, но она будет.

По их непонимающим лицам я видел, что оторвался уж слишком,улыбнулся и поднял фужер с вином:

– Что-то Коля умолк… Выпьем? Такая наша культурная традиция.

Светлана загадочно улыбалась и перетаскивала с общего блюдана мою тарелку куски семги и форели. Я не спорил, в них много жирныхполиненасыщенных кислот, что благотворно действуют на… не помню, но у меняотмечено, что надо есть такую рыбу, а когда ее нет, то глотать по две пилюлиОмега-3.

Светлана властно взяла меня за руку, я покорно потащилсяследом. Она вывела на балкон, повернулась ко мне лицом, загорелая ивысокогрудая, я старался не смотреть на ее бюст, она сказала негромко:

– Одиннадцать лет прошло. А ты все еще в трауре.

Я пробормотал:

– Что, похоже?

– В глаза бросается, – ответила она. – Тебетридцать пять, самый расцвет для мужчины. Если холостой, то весь должен бытьобвешан бабами, как охотник утками.

Я сдвинул плечами, в лицо ей старался не смотреть, пялился вокно на крыши домов.

– Да как-то не тянет.

– Импотент? – спросила она дружески.

– Нет, – ответил я так же просто. – Но «Тайд»отстирывает.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Володя, почему ты не хочешь меня?

Я сдвинул плечами, почему-то не мог взглянуть ей в глаза.

– Да, знаешь ли… наверное, я слишком старомоден…