Tea, все веселее качающая головой при каждом новом вопросе Денниса, на последней фразе посерьезнела и посмотрела ему в глаза. Понимал ли он сам, о чем просил? Одно неловкое слово — и от репутации Дина останутся лишь осколки. Неужели его будущее стоило какого-то рейтинга? Или у Денниса был другой план? Он не способен подставить друга, даже если тот ведет себя, как неблагодарная свинья. Но, быть может, в этом случае Tea стоило посвятить в свои задумки?

— Мне кажется, это все-таки будет не очень честно по отношению к Дину, — осторожно произнесла она и, отведя взгляд от Денниса, снова принялась изучать парту. — Мы лишаем его возможности высказать свою точку зрения, а это противоречит правилам скаутов.

Деннис хмыкнул и зацепился вовсе не за упоминание скаутов.

— Он сам себя лишил такой возможности, — заявил он. — Я разбил все свое красноречие о его упрямство и с его же легкой руки был отправлен прямиком к тебе за сведениями. Не вынуждай меня снова уйти с пустыми руками. Эдак я разуверюсь в своих ораторских способностях и оставлю «Элинстар» без диджея. И это будет на твоей совести!

Tea рассмеялась: как было отказать Деннису, когда он к ней со всей душой? Однако она не собиралась поддаваться его очарованию. Интервью так интервью. Но только на ее условиях!

— Хорошо! — Tea вцепилась в нижнюю перемычку парты, чтобы Деннис не заметил, как она нервничает. — Я согласна выступить у тебя в эфире, но сначала хочу увидеть те вопросы, что ты собираешься задавать. И пообещай дать прослушать интервью Дину, прежде чем озвучивать его всей школе. Не хочу, чтобы у него потом были на нас какие-то обиды. Или неприятности из-за моей болтливости.

— Твоей болтливости? — скептически усмехнулся Деннис, но с ее условиями согласился. К окончанию уроков он набросал для Tea с десяток вопросов, и она, тщательно их изучив, решила все-таки посоветоваться с Дином.

Ничего особенного в вопросах Денниса не было. «Первая мысль после обвала». «Самый запомнившийся эпизод в пещере». «Каковы на вкус местные летучие мыши» — да, Деннис умел вызвать интерес слушателей. Но Tea больше всего заботила необходимость рассказать о самих их с Дином приключениях в пещере. Уж слишком много там было того, что не полагалось знать никому, кроме них двоих.

Например, как Дин нарушил уговор и ушел в пещеру куда дальше, чем было безопасно. Как он растерялся, когда понял, что получил серьезную травму. Как шел к выходу, опираясь на плечо Tea и скрипя зубами от боли и бессилия, — да, об этом тоже никак нельзя было говорить.

Или как утешал Tea, когда она на ровном месте устроила истерику. Как спал, обняв ее, на одном спальнике и под одним покрывалом. Как целовал — глубоко и нежно, как будто сам этого хотел, а вовсе не пытался прийти в себя после шока.

И выходило так, что Tea и рассказывать-то в эфире нечего, потому что врать она не умела, а говорить правду не имела права. А если начнет мямлить и увиливать, все поймут, что она что-то скрывает, и устроят им с Дином развеселую жизнь. По школе и так какие только слухи не ходили, и Tea поражалась их неадекватности, и никак не могла понять, что за поганец их распускает, но пока что у этого самого поганца хотя бы доказательств не было. А ну как Tea своей неловкостью даст ему эти доказательства? Окажет Дину медвежью услугу. А он, после делясь своей версией этой истории, и вовсе закопает собственную репутацию, которой так дорожил.

Нет, определенно надо поговорить с Дином. Обсудить с ним все подробности и вместе решить, какие из них стоит обнародовать, чтобы создать видимость достоверности, а какие следует забыть навсегда, словно их никогда и не было. Впрочем, перечень последних Tea знала и без всякого обсуждения. И слишком хорошо понимала, что расстаться с ними не сможет никогда в жизни. Уж слишком много они значили. И, как ни хотелось в это верить, произошли с ней в первый и в последний раз.

Нет, не поцелуй, который при всей его приятности был всего лишь выработанным у Дина рефлексом. И не его утреннее возбуждение, причину которого Tea не надо было объяснять. И даже не попытка укрыть ее собственным телом от камнепада. А совсем другие вещи. Глупые. Неуместные. Но такие настоящие, такие искренние, что Tea им поверила. Не могла не поверить.

Внимание Дина к ее историям — непритворное и какое-то ободряющее, позволившее Tea будто бы снова побывать в тех удивительных местах.

Принятие ее в скауты: Дин откровенно куражился, когда учил с ней клятву, но казался в этот момент таким близким и понятным, что Tea впустила его в душу и там укрыла от обычного Дина, к которому слишком привыкла.

Объятия после вызова спасателей: и пусть Tea снова сама их спровоцировала, но отношение к ней Дина было тогда совсем другим. Он словно тоже получал удовольствие от близости Tea и хотел проверить, насколько оно крепко. A Tea никогда в жизни не была так счастлива, как в ту минуту. Кажется, именно тогда она и узнала, как оно выглядит, это счастье. И стала немного другой. Словно счастье зажгло в ней смелость, до сих пор прятавшуюся слишком глубоко за привычным смирением. И теперь эта смелость позволила Tea перешагнуть порог городской больницы и испросить позволения навестить Дина Уоллеса.

Где находится нужная ей палата, Tea знала и без провожатого. Не меньше четверти часа простояла возле ее двери перед тем, как отправиться после спасения с родителями домой. Все думала, как Дин отреагирует на ее появление, если она зайдет попрощаться и пожелать ему скорейшего выздоровления. Уйти без единого теплого слова после того, что они вместе пережили, казалось ей неправильным, но последние сказанные им в пещере фразы жгли душу и останавливали на пороге. Услышать нечто подобное снова Tea совсем не хотела. И в итоге со своими колебаниями дождалась того, что к Дину в палату зашел врач и она оказалась там совсем лишней.

Но теперь у Tea было важное дело, и она не собиралась отступать. И промыкалась у дверей палаты всего пять минут, прежде чем решиться в нее постучать.

Прислушалась, ожидая ответа, но его не последовало. Tea потопталась еще с минуту и постучала погромче. Внутри послышался какой-то шорох и невнятное бормотание. Tea взялась было за ручку, но тут же отдернула руку, прижала ее к груди. Можно зайти или нет? А вдруг Дин там… ну, переодевается, например, а она нагрянет негаданно? Вряд ли его это обрадует. А поговорить Tea надо было о серьезном.

Собрав всю свою смелость, она еще несколько раз ударила в дверь и приблизила к ней губы.

— Дин, это Tea! — стараясь не привлекать внимания, позвала она. — Можно мне войти? Мне очень нужно с тобой поговорить.

Внутри снова раздался шорох, потом что-то загремело, a Tea неожиданно перепугалась. Может, Дину стало плохо? Сильные боли или какой-нибудь приступ? А он не способен дотянуться до кнопки вызова медсестры? Иначе чего бы молчал? Послал бы ее подальше, если не хочет видеть, и дело с концом. А теперь…

Не помня себя от беспокойства, Tea толкнула дверь, засунула голову внутрь — да так и окаменела на пороге.

Дин был в палате не один. Он страстно целовался с какой-то девицей, и мял ей грудь, и оглаживал бедро, забравшись под юбку, и…