Эрик с удивлением посмотрел на жену.

— Как согласилась? Она же категорически возражала против отъезда.

Эни повела плечами и присела на ручку кресла, в котором расположился муж. Приникла к Эрику, собираясь с мыслями.

— Она сегодня плакала весь вечер. Я пыталась выяснить причину, но она молчит. То ли не хочет, чтобы я знала. То ли считает, что мне неинтересно.

Эрик вздохнул и мягко поцеловал ее в висок.

— Мы столько лет учили ее самостоятельности, что вряд ли этому стоит удивляться, — заметил он. Эни тоже вздохнула, соглашаясь, но не снимая с себя вины.

— Но ей больно, — расстроенно проговорила она. — Я, конечно, нечасто виделась с дочерью в последнее время, но уж это-то способна понять. Еще с утра Tea была вполне довольна жизнью: шутила, смеялась, нас поддевала. А теперь — словно другой человек. И взгляд потух, и плечи опустились. Я сама не ожидала, что она согласится уехать, когда предлагала ей это. От кого она бежит, Эрик? И как нам ее защитить?

Эрик грустно покачал головой. У него не было ответа на последний вопрос. Он готов был взять на себя любые заботы дочери, но что-то подсказывало ему, что нынешние печали Tea ему не отдаст. Их она должна была пережить сама.

Профессия фотографа обязывала быть наблюдательным, и от Эрика, несмотря на радость встречи с невредимой дочерью, не укрылся ее интерес к товарищу по несчастью. Tea, конечно, скрывала его с присущей девчонкам тщательностью, но Эрику не надо было много, чтобы сделать единственно правильный вывод.

Вот спасатели, усаживая Дина в самолет, неловко задевают его больную ногу, и Дин скрипит зубами, сдерживая стон, a Tea так сильно стискивает Эрикову руку, что ему самому приходится сжимать челюсти, чтобы не охнуть.

Вот в полете Tea раз за разом бросает на упорно смотрящего в окно Дина быстрые взгляды, а когда неожиданно ловит его ответный, заливается краской и прячет лицо на отцовском плече.

Вот в больнице перед самым уходом Tea отпрашивается на пару минут, чтобы попрощаться с Дином, и долго стоит у дверей его палаты, так и не решаясь зайти внутрь, а им с Эни потом преувеличенно бодро лжет, что сделала все, что хотела.

Нет, это было отношение вовсе не к безразличному парню. Эрик, конечно, никогда не мог похвастаться особой проницательностью в собственных сердечных делах, но со стороны видел отлично. Еще бы с такой же легкостью принимал верные решения.

… Они с Эни к тому времени жили вместе уже пять с лишним дет, а Эрик все не мог подобрать подходящий случай, чтобы позвать ее замуж. То ему казалось, что со своей профессией он не сумеет прокормить семью. То он боялся, что Эни не захочет делить всю свою жизнь с таким перекати-полем, как он. То вдруг уверился, что брак может разрушить ее едва зарождающуюся карьеру.

Эни ждала, привычно не выказывая особого недовольства и как будто равнодушно принимая Эрика таким, каким он был, да только его это вовсе не подбадривало. Объяви она хоть раз о своем желании стать миссис Уоррен, Эрик в ту же секунду подтвердил бы, что и сам давно об этом давно мечтает. Но время шло, в их отношениях ничего не менялось, и, разумеется, должен был настать момент, когда показалось, что они себя исчерпали.

Эрику тогда предложили отличнейшую работу: интересную и прибыльную, — да вот беда: ради нее надо было ехать в Россию и провести там несколько лет, чтобы сделать лучшие кадры по всей территории этой огромной страны, а также наладить определенные контакты с местными издателями.

Эрик не знал ни русского языка, ни местных традиций, но слишком хорошо понимал, что подобный шанс предоставляется раз в жизни. По возвращении National Geographic обещали сделать его штатным фотографом, а это означало стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Вполне достаточную, чтобы наконец решиться предложить Эни себя.

Однако Эрик плохо себе представлял, как она отреагирует на его предложение пожить несколько лет в далекой и неведомой России. По слухам, там спокойно можно было встретить на улице дикого медведя, а зимы были настолько суровыми, что даже танки вязли в сугробах, но отказаться от подобного шанса Эрик не мог. Это был вызов его профессиональным способностям, и Эрик рассчитывал обрести в нем себя и необходимую для решительного шага смелость.

Вот только разговор он начал совсем не с того, с чего следовало бы.

— Это очень интересная работа, — сходу принялся он нахваливать предложение National Geographic, вместо того чтобы предложить Эни вместе подобрать временное жилье в чужой стране и спланировать это путешествие. Эни, как всегда, дала ему возможность выговориться, после чего спокойно пожала плечами.

— Что ж, поезжай, если для тебя это так важно, — ровно сказала она, и Эрик поначалу даже не понял, что она составлять ему компанию не собирается. Переспросил, точно ли она его отпускает, как будто не знал, что Эни хватит сил подтвердить и такое безумие. — Разумеется, — кивнула она. — Ты столько лет мечтал о подобном предложении, что не принять его было бы глупо.

Казалось, Эни сама подсказывала ему нужный и единственно правильный ответ назвать ее своей мечтой и признаться, что грезит он совсем о другом шансе. А он вместо этого Эрик уперся взглядом в пол и напомнил, что его не будет в Виктории два, а то и три года.

— Ну что ж, — пожала плечами Эни. — Этого времени мне как раз хватит, чтобы закончить музыкальное образование. А потом, когда каждый из нас станет ощущать себя состоявшимся человеком, мы с тобой решим, что делать дальше. Если, конечно, еще будем иметь такое желание.

Эни бросила университет и устроилась на работу, когда стало ясно, что не самых частых гонораров Эрика не хватает на то, чтобы не думать ежедневно о нужде и не откладывать каждый лишний цент на черный день. Эрик возражал, брал подработку, даже вопреки своим убеждениям устроился было свадебным фотографом, но Эни в итоге все сделала по-своему. Пожертвовала своей мечтой ради мечты Эрика, хотя очень хотела выступать перед большими залами и дышать не могла без звука рояля.

И раз уж она решила наконец подумать о себе, какое Эрик имел право требовать новой жертвы?

Они разъехались как-то очень мирно: быстро и отвратительно буднично. Попрощались на вокзале, пообещали писать друг другу и, не найдя в себе нежности на другие слова и поступки, просто разошлись в разные стороны. Эрик вообще не представлял, как станет жить без Эни. В их отношениях никогда не было особой страсти, зато было единство душ — настоящее, непоказное, когда понимаешь любимого с полувзгляда и получаешь удовольствие, выполняя его просьбу, и Эрик был уверен, что крепче этой связи ничего на свете не существует.

Ошибся. Пропустил момент, когда та стала истончаться и однажды попросту порвалась, разведя их с любимой. А иначе разве была бы Эни так спокойна и равнодушна? Ни одной слезинки не проронила при расставании, а Эрику казалось, что наступил конец света.

С этим ежеутренним концом света в душе и пришлось жить. Выдирать себя из кровати, впихивать в рот безвкусные завтраки, натягивать теплую одежду, навешивать оборудование и тащиться в какой-нибудь богом забытый уголок этой необъятной страны, и искать в нем красоту, и презирать себя за то, что как будто потерял эту способность. Ничего не радовало и не восхищало. Отдушиной оставались только короткие вечерние переписки с Эни, в сухих сообщениях которой он пытался уловить остатки былой нежности и любви.