– И почему они всё ещё не вернулись? – спрашивает Харви.

– Да, из-за этого ничего и не складывается, – стону я. – Какого чёрта они всё ещё не вернулись? Проблема в том, что если они скоро не появятся, то тогда я в беде. В чёртовой куче дерьма, понимаешь?

– Потому что?..

– У меня ощущение, что полиция вот-вот примет версию, в которой двое полицейских прибыли на маяк в тот вечер, когда там был я, а потом пропали. Я последний человек на земле, которому стоит оказываться поблизости, когда пропадают двое полицейских.

Я тяжело вдыхаю. Боль в животе снова усиливается, и мне снова приходится наклониться, пока боль не уймётся.

– Ты в порядке?

– Живот, – сквозь сжатые зубы отвечаю я. Я уже принял три полные мерные чашки дюфалака по дороге из Трумсё, а внизу у меня ничего не изменилось.

– Tough shit[20].

– В буквальном смысле.

– Поговори с Мерете. Я знаю, что она помогает многим постояльцам, когда у них проблемы с животом.

– Она сейчас на работе? – спрашиваю я, извиваясь от боли, а спазм спускается ниже диафрагмы.

– Да, она там вплоть до девяти. Ты наверняка встретишь её в столовой после часа терапии, – говорит Харви, когда я подхожу к двери квартиры. – Кстати, – произносит Харви, пока я достаю ключи, – дочь того, кто раньше занимал квартиру, в среду приедет на похороны. Она хочет забрать вещи. Не мог бы ты…

– Конечно, – я приседаю, когда меня настигает новый болевой позыв, – до скорого. – Я заканчиваю разговор и направляюсь к главному входу жилищно-коммунального комплекса Шельвика. Пришло время найти жену Харви.

В коридоре совсем тихо. Никто не ездит на креслах-каталках и ходунках, слышен только стук моих ботинок, ступающих по только что вымытому линолеуму.

В столовой полно народу. Сюда принесли дополнительные стулья, и за столами сидит множество постояльцев. Никто ничего не говорит. В комнате почему-то стоит звенящая, абсолютная тишина.

В углу составлены несколько столов. Два человека сидят лицом к собравшимся. Одна из них – старшая медсестра отделения Сив, у неё в руке микрофон. Другой – пожилой мужчина с серо-коричневым чубом, на нём гавайская рубашка с коротким рукавом и золотые наручные часы, сверкающие под светом люминесцентных ламп прямо над ними.

– Торкильд, – слышу я чей-то шёпот и замечаю Юханнеса за тем же столом, что и в прошлый раз, с Бернадотт и Улине в кресле-каталке. – А ты у нас кто? – шепчет Бернадотт, когда я прокрадываюсь на место, после чего Улине касается меня своей холодной рукой:

– Посмотри, как ты вырос. Помню, как ты был маленьким, и Агнес всегда брала тебя с собой в магазин купить мороженого. Боже, как же ты визжал и кричал, если не получал того, что хотел!

– Вот здесь, – Юханнес протягивает один из четырёх своих лотерейных билетов мне вместе с красным фломастером, – эти два ряда, – говорит он и указывает на билеты, прежде чем я успеваю выразить протест.

– Номер семь. Семь. Семь, – трещат динамики, расположенные на столах, придвинутых к стенам.

– Что она сказала? – шепчет Бернадотт. – Она сказала тридцать два?

– Нет, – отвечает Улине более оптимистичным тоном, – Семь. Тридцать два только что было.

Слышно, как снова гремит металлическая клетка с шарами, и из неё выкатывается следующий шар.

– Номер сорок три. Четыре три. Сорок три.

– Вы видели Мерете? – спрашиваю я, а Юханнес фломастером ставит на билете отметку. Он полностью погружён в игру: сидит с очками на носу и пристально смотрит на три своих билета.

– Будет перерыв, когда кто-то закроет все три ряда, – спешно отвечает он, не поднимая глаз от билета.

– Номер двадцать один. Два один. Двадцать один.

– Бинго! – выкрикивает Улине и хватается за мою руку.

– Что? – я смотрю на неё, и кажется, что с ней вот-вот случится припадок, а она царапает моё предплечье и размахивает свободной рукой над головой.

– Бинго, бинго! – кричит она и начинает тащить меня за руку. – Ну же, поднимайся, сынок. Ведь у тебя бинго!

Сив нацепляет очки на нос и хмурится за стойкой кафетерия, а Улине стаскивает меня со стула.

– Это было бинго?

– Да, – хрипло отвечаю я и поднимаю билет вверх так, будто это дохлая рыба, – очевидно, это оно.

Я стою и жду мужчину с золотыми часами, он приближается к нам.

– Хорошо, – говорит Сив в микрофон, когда он наконец подошёл к нам, – можешь начать.

Мужчина забирает у меня билет и указательным пальцем начинает водить по числам, пока не находит два полных ряда:

– 5-21-32-66-82.

– Совпадает, – голос Сив дребезжит в динамиках, – что там дальше?

– 7-43-57-72-90.

– Этот тоже совпадает, – раздаётся из акустической системы. – Тогда готовимся к третьему ряду. Полный комплект.

Мужчина с золотыми часами отдаёт мне билет и идёт обратно к столу с подарками, там он внимательно изучает каждый предмет и наконец находит то, что искал, после чего возвращается к нашему столу.

– Вот, – он протягивает мне упаковку с пятьюдесятью праздничными салфетками, на которых нарисованы гномы, занятые разными делами вокруг саней.

– Благодарю, – я низко кланяюсь и снова сажусь на стул, как только рукопожатие окончено. Внезапно я ощущаю прикосновение руки Улине к моей. Её голова слегка качается из стороны в сторону:

– Хороший мальчик, – говорит она и снова наклоняется над своими билетами.

– Что ж, возвращаемся к игре, – объявляет Сив через динамики, и снова начинают греметь шары и объявляться номера:

– Семьдесят семь. Семь семь. Семьдесят семь.

Я передаю упаковку с праздничными салфетками Юханнесу, но он качает головой и отдаёт их обратно:

– То, что ты выиграл, принадлежит тебе.

– Номер пятьдесят девять. Пять девять. Пятьдесят девять.

– Бинго! – ликует Улине и снова хватается за мою руку, – у него снова бинго!

– Чёрт бы вас побрал, – слышится голос какого-то старика, он хлопает ладонью по столу и швыряет фломастер на пол.

Я смотрю на билет и вижу, что она права. Третий ряд тоже заполнен. Невольно я снова поднимаюсь и потерянно смотрю на собравшихся, а судья лотереи снова идет в нашу сторону. Сив одобрительно мне кивает, пока возится с микрофоном, как будто в её руках что-то совсем другое.

Процедура зачитывания номеров повторяется, после чего мужчина возвращается на своё место и начинает рыться в призах на столе, а потом идёт обратно с тортом на подносе и с почтением ставит его передо мной.