стороне тянутся рядком семейные коттеджи. На карте поселение не обозначено. Наверное, дома построены недавно. В ветвях боярышника, опоясанных торицей, поблескивает красновато-ржавое пятнышко. Это самец коноплянки, тут же рядышком, на расстоянии ладони – крупнее и бесцветнее – его спутница. Рассмотреть забавную парочку внимательно не успеваю, оба юркают вниз. Скоро Рикк снова прячется в зарослях тростника, и только синий железнодорожный мост вдали выдает направление русла.

Тропа уходит все дальше на юг, мимо колючей проволоки, ограждающей запруду (на самый что ни на есть пожарный случай), мимо яблонь, усыпанных белыми соцветиями. На стволе вербы вспухший слизевик цвета желтой охры. Не отличишь от строительной пены. Высокие тополя окаймляют ведущую в город асфальтовую дорогу, вконец разбитую. На выгоне пасутся лошади, а дальше за небольшим ручьем – квартал с многоквартирными домами. В садах – пластмассовые горки и батуты. На противоположной стороне улицы за дырявой сеткой забора потихоньку рассыпается гигантских размеров склад. Вот и Гриммер-штрассе с ее старенькими узкими домиками пастельных тонов, я миную бывшую усадьбу и стоянку супермаркета. Двор каменотеса, где в мощеном палисаднике за высоким забором рычат два ротвейлера. В зубах резиновые кольца. С губ стекает слюна. Рикк далеко. Только свернув с насыпи под зелень местного зоопарка, за заброшенными путями снова вижу опоясанное тростником русло. По проторенным тропкам спускаюсь вниз, прохожу старую больницу, где родилась. За мостом на Штральзундер-штрассе река расширяется и впадает в бассейн, по форме напоминающий трапецию – метров семьдесят-восемьдесят в ширину и пару сотен в длину – это гавань Грайфсвальда. На северном укрепленном берегу пришвартовались два корабля-ресторана, на южном – несколько парусников с высокими мачтами. За ними длинные тени панельных домов.

Делаю привал на южном. На другой стороне лепятся друг к дружке низенькие домики и деревянные сараи, судостроительные мастерские и гребной клуб, в котором я подростком тренировалась одну весну. Где-то дальше, между Рикком и Баберо, в незапамятные времена находились соляные источники – из-за них и, конечно, еще из-за реки выкорчевали лес и заложили на болотистых землях рыночную площадь. В гнилой воде плавает мертвый лещ. Над солоноватой рябью с пронзительными криками гоняют туда-сюда стрижи. Заправское трио ласточек-касаток восседает на борту шхуны. Их рыжие, как у лис, шеи светятся в лучах вечерней зари.

Долина Онсерноне

Энциклопедия в лесу

* В возрасте пятидесяти лет Арманд Шультесс, сотрудник коммерческого отдела Швейцарского департамента народного хозяйства, принял решение переселиться из Берна в Тичино, чтобы начать во всех отношениях новую жизнь. В молодые годы он управлял делами торгового «Дома Шультессов», который специализировался на производстве женской одежды и имел филиалы в Женеве и Цюрихе, но в 1951 году ушел со службы и поселился в долине Онсерноне, где еще в 1940-х годах приобрел землю общей площадью 18 гектаров. Отныне центром жизни Шультесса стала каштановая роща, которая со временем превратилась в энциклопедию под открытым небом, вмещавшую в себя знания человечества, тематически систематизированные и записанные на дощечках самых причудливых форм и размеров – числом более тысячи. Она была изложена на разных языках и, помимо кратких выборок из той или иной научной области, включала списки, таблицы и библиографические данные, а также советы по организации досуга, – всё это перемежалось призывами установить контакт, которого в реальности энциклопедист неизменно и решительно избегал. До конца дней Шультесс оставался затворником. Он умер в своем саду ночью 28 сентября 1972 года от физического истощения и обморожений, наступивших в результате неудачного падения.

† В июле 1973 года наследники произвели «зачистку» дома, от пола до потолка забитого книгами, рукописями и немыслимой домашней утварью, – почти всё, что в нем было, стало поживой огня или мусоровоза. За два дня, пока шла уборка, в костер отправилась и библиотека – семьдесят томов на тему сексуальности, написанные от руки и, по всей вероятности, украшенные коллажами. Сад разнесли до основания. Спасти удалось лишь крохи – малую часть табличек и девять самодельных книг; три из них попали в собрание Музея искусства Ар-брют в Лозанне, остальное разошлось по частным коллекциям. Сегодня о бывшем владельце дома напоминает только название: Дом Армандо.

Проверка, раз, раз, два, три, четыре, пять. Вы слушаете радио «Монте-Карло». Проверка, проверка, шесть, семь, восемь. Девять. Хорошо. Начинаем наш вечерний эфир. Мы добрались до долины Онсерноне, всё верно? И прямо сейчас находимся в небезызвестной деревне. Это в двух часах езды от Локарно. Садишься на поезд и катишь до самого Аурессио. Дом стоит чуть в стороне. И значит, придется спуститься по узкой тропке. Но в мае погода отличная, ты ведь в мае сюда соберешься. Дом легко найти, только звонок не работает, ну да не беда – постучишь; впрочем, там есть табличка, она предупредит. Наткнешься возле двери на горгону – выдержи ее взгляд непременно. Потом увидишь сад, увидишь таблички. Начни читать, проникнись их смыслом. Сад большой, отменный кусок земли: покатистый, тут и там скалы, густая каштановая роща. С юга крутой обрыв. Слышно, как внизу, со стороны ограды, бурлят воды Изорно. Наискосок – старая кантонская дорога. Сейчас это тропа для походников, тут много кто хаживает, незнакомцы всякие, так и снуют по участку, владение № 1 называется. Кстати, есть и владение № 2, в Альп-Кампо, где перевал в долину Маджиа, только южнее, а еще владение № 3 в Сотто-Кратоло.

Люди, которые сюда приходят, читают то, что написано на табличках, но они читают неправильно. Да и не умеют вовсе – только туда-сюда глазами водят, лишь бы дух возбудить да взволновать чувства. Читать надобно по системе. Всё, что укладывается в систему, полезно сперва выписать. Только так возможен порядок. Мой метод: сводить подобное с подобным; вот, к примеру, раздел «Чудесное»: здесь и деяния Терезы из Лизьё, и Тереза Нойман из Коннерсройта с ее кровавыми слезами и Христовыми язвами, тут же рядышком фантастическая неуязвимость Мирина Дажо, чье тело исколото шпагами; далее – выдающиеся кораблекрушения человечества. Нобелевским премиям место среди энциклопедий, Линнею – в компании животных и растений, бабочкам – под боком философии, удобрениям – поближе к диетической таблице, радиэстезия и излучение – из области счастливых случайностей, высадка на Луну – среди неопознанных объектов, НЛО и факиры – неподалеку от парапсихологии и тайн человечества. Список солнечных пятен – рядом с площадкой для гриля, тайны Тибета – сразу за деревом психоанализа, а дощечки о муравьином государстве – над муравейником. Записанное должно перекликаться с тем, что познано на собственном опыте. Энциклопедия в лесу. Здесь собраны знания человечества. Они среди деревьев. И, разумеется, еще не исчерпаны. Знание нельзя исчерпать. Корпеть над табличками – та еще работенка! В жизни пристало делать что-то полезное. Отправляешься, к примеру, ты в путь – так почему бы не заняться собирательством: поднять упавшее яблоко, каштан или банку. Всякая вещь еще может сгодиться. Выбрасывать ничего нельзя, ни клочка бумаги. Даже огрызком карандаша можно вывести четкие линии. Из консервных банок, если их сплющить, получаются прекрасные вывески. Занятие всегда найдется, всегда найдутся сорняки, которые надобно вырвать, заржавелые таблички, которые пора обновить, или каштаны, которые требуется очистить. Каштаны впитывают всё, и от того, куда ты их добавишь, зависит вкус. В подсахаренной воде они становятся очень сладкими. А в бульоне – пряными. Очень калорийная штука. Знать о пищевой ценности продукта следует непременно. Особенно когда больше нет зубов. С миндальными орехами пришлось завязать. Готовлю я сносно. Пол-литра молока и булочки на обед хватает. Ведь что человеку нужно?! Ему, коли на то пошло, ничего не нужно. Разве только женщина. Но чтоб непременно пытливая, у которой есть охота до знаний, и молоденькая. Не шибко смышленая. Какую можно всему научить. В идеале девушка, от 18 до 25 лет, чтоб потом жениться или удочерить, сирота или молодая вдовица – самое оно.

Ничего не ломай, ты ж не ребенок вроде тех, что иногда сюда заявляются и не отвечают, когда их зовут. Молчат, даже если их спрашиваешь, на каком языке они балакают. Я вот говорю по-немецки, знаю французский, итальянский, голландский и английский. Нет, у людей только одно на уме: набрать каштанов да похихикать надо мной. Ничегошеньки не понимают. Просто не слушай их. Они зовут меня психом, недоумком, случается даже, лунатиком. А всё потому, что по ночам здесь иногда