И я рассказываю, понял, про свои дела, и про папашу своего,и про зверобойную шхуну «Пламя», и сам не пойму, откуда берется у меняскладность, чешу, прямо как Вовик, а капитан Сакуненко меня слушает, сигареткикурит, и дамочка притихла, гуляем мы вдоль очереди.

Вот ведь что шампанское сегодня со мной делает. Раньше я егопил, как воду. Брал на завтрак бутылку полусладкого, полбатона и котлетку. Незнаю, что такое, может, здоровьем качнулся.

– Боже мой, это же целый роман! – ахает дамочка.

– Я так понимаю, – говорит капитан, – чтолюбая жизнь – это роман. Вот сколько в очереди людей, столько и романов. Может,неверно говорю, Ирина Николаевна?

– Может, и верно, Володя, но не зовите меня поотчеству, мы же договорились.

– Ну вот и напишите роман.

Задумалась дамочка.

– Нет, про Костюковского я бы не стала писать, я бы провас, Володя, написала, вы положительный герой.

Ну и дамочки пошли, ребята! Ну что ты скажешь, а?

Володя прямо не знает, куда деваться.

– Может, вы отойдете, а? – спрашивает ондамочку. – Мне надо с матросом конструктивно, что ли, вернее,коллегиально, конфиденциально надо бы с матросом поговорить.

– Хорошо, – говорит она. – Я вас в столовойобожду.

Отвалила наконец.

– Слушай, Валя, – говорит он мне, – я,конечно, понимаю твои тяжелые дела, и матрос ты, в общем, хороший… А место унас есть: Кеша, знаешь, в армию уходит… Но только чтоб без заскоков!Понял? – заорал он в полный голос.

– Ладно, ладно, – говорю. – Ты меня на горлоне бери. Знаю, что орать ты здоров, Васильич.

Он почесал в затылке.

– В отделе кадров как бы это провернуть? Скажу, что наисправление тебя берем. Будем, мол, влиять на него своим мощным коллективом.

– Ну ладно, давайте, – согласился я.

– Пошли, – говорит, – наши уже в «Маячке»заседают. Представлю тебя экипажу.

– Только знаешь, Васильич, спокойно давай, безцеремоний. Вот, мол, товарищ Костюковский имеет честь влиться в наш славныйтрудовой экипаж, и все, тихонько так, без речей.

– Нахалюга ты, – смеется он. – Ну, смотри…Чуть чего – на Шикотане высадим.

В столовой первой, кого я встретил, была Люся Кравченко. Онатанцевала в объятиях своего бурильщика.

– Че-то, Люся, вы сияете, как блин с маслом? –сказал я ей.

Характер у меня такой, чуть дела на лад пошли, становлюсьвеликосветским нахалом.

– Есть причины, – улыбнулась она и голову склонилак его плечу.

– Вижу, вижу.

Я вспомнил вкус ее щеки, разок мне все же удалось поцеловатьее в щеку, а дралась она, как чертенок, я вспомнил и улыбнулся ей, показывая,про что я вспомнил. А она мне как будто ответила: «Ну и что? Мало ли что!»

Витька же ничего не видел и не слышал, завелся он, видно,по-страшному. Сакуненко уже сидел во главе стола и показывал мне: место есть. Аменя кто-то за пуговицу потянул к другому столику. Смотрю – Вовик. Сидит,шустрюга, за столиком, кушает шашлык, вино плодово-ягодное употребляет, и дажепара апельсинчиков перед ним.

– Садись, Валька, – говорит. – Поешь, –говорит, – поешь, Корень, малость, и гребем отсюда. Дело есть.

– Поди ты со своими делами туда-то, вот туда-то и ещераз подальше.

– Ты что, рехнулся, дурака кусок?

– Катись, Вовик, по своим делам, а я здесь останусь.

– Забыл, подлюга, про моряцкую спайку?

Тогда я постучал ножичком по фужеру да как крикну:

– Официант, смените собеседника!

На том моя дружба с Вовиком и окончилась.

Я подходил к столу «Зюйда» и выглядывал, кто там новенький икого я знаю.

Сел я рядом с Сакуненко, и на меня все уставились, потомучто уж меня-то все знают, кто на Петрово базируется или на Талом, а также изРыбкомбината и из всех прибрежных артелей, по всему побережью я успелпобичевать.

– Привет, матросы! – сказал я.

Сразу ко мне Эсфирь Наумовна подплыла, жалеет она меня.

– Чего, Валечка, будете кушать? – спрашивает, асама, бедная, уже хороша. Поцеловал я ее трудовую руку.

– Чем угостите, Эсфирь Наумовна, все приму.

– Вы будете это иметь, – сказала она и пошлавраскачку, морская душа. Может, когда под ней пол качается, она воображает, чтовсе еще на палубе «Чичерева»?

– Пьяная женщина, – говорит дамочка, что роман проВолодю нашего Сакуненко собирается писать, – отвратительное зрелище.

– Помолчала бы, дама! – крикнул я. – Чего вызнаете про нее? Простите, – сказал я, подумав, – с языка сорвалось.

Но на «Зюйде» не обиделись на меня. Там все знали про ЭсфирьНаумовну.

Ну вот, как будто отвернул я в последний момент, как будтопрошел мимо камней, и радиола играет, и снова я матрос «Зюйда», и апельсинчикина столе теплой горой, а завтра, должно быть, прилетит папаша, профессор кислыхщей, член общества разных знаний, наверное, завтра прилетит, если Хабаровскдаст вылет. Только много ли будет радости от этой встречи?

Он познакомил меня со всеми своими друзьями. Я была рада,что у меня появились новые знакомые, разведчики наших недр. Мы заняли столик встоловой и расселись вокруг в тесноте, да не в обиде: Леня, Юра, Миша, Володя,Евдощук, Чудаков, мой Витя и я. Столовая уже была набита битком. Сквозьразноголосый шум чуть слышна была радиола, но танцующих было много, каждый,наверное, танцевал под свою собственную музыку. Все наши девочки танцевали иулыбались мне, а Нинка, кажется, забыла обо всем на свете, забыла оВасильевском острове и о Мраморном зале. Хорошо я сделала, что познакомила ее сГерой Ковалевым. Кажется, они смогут найти общий язык.