Сейчас со всех сторон дымки, в пещерах добывают руду,плавят, за железными слитками снизу цепочкой тянутся обозы. Вообще-то железоздесь ненамного лучше, чем внизу, но Апоница пустил слух, что в железодобавляют кровь молодых драконов, потому оно, дескать, обладает магическимисвойствами, так что спрос на это железо велик, хорошая статья дохода дляДолины, что вынуждена закупать зерно, ткани и вообще все-все, кроме камня. Правда,один из новых жителей, Метелик, нашел небольшую, но богатую самородками жилузолота, разрабатывал ее втайне, никому не говорил, а все золото приносил кИггельду и складывал в укромное место.

– На черный день, – объяснил он сумрачно. –Почем я знаю, каким будет? И откуда?.. Я уже старый, битый, просто знаю, чтобудет обязательно. Это ты а-ла-ла и вперед, не оглядываясь, а мы, старшие,живем с оглядкой. Потому, правда, вы нас и обгоняете… Но зато половина из вас,даже больше, гибнет, а мы выживаем… Никому не говори про это золото.Используешь, когда нужно.

– Это твое золото, – сказал Иггельд.

– Я копал его на твоей земле, – ответил Метелик.

– Да какая она моя! – вскричал Иггельд. –Общая Долина, общая!..

Метелик сумрачно усмехнулся.

– Вот видишь… Любой на твоем месте важно бы надулся икивнул. Да, дескать, моя. Но и тебе от щедрот, так и быть, дам… золотуюмонетку. А ты вот сразу от всего отказываешься. Потому, Иггельд, к тебе идут,что тебя обобрать можно, а ты… гм… сам дашь себя обобрать, да еще и собственнуюшкуру снимешь, если потребуют. Словом, это золото – твое. Я ж знаю,используешь не на себя, а на Долину и твоих долинчан. Иггельд спросилрастерянно:

– Но… зачем? Разве тебе самому не нужно это золото?

Метелик буркнул:

– А тебе?.. Ладно, считай, что я хоть и куяв, но мневот взбрело в голову, прямо взбрендилось поработать и на общество. Правда, навсе общество, куявское, у меня кишка тонка, я бы там половину вообще перебил, авот на эту малую родину, нашу долинную, я еще могу, это совсем, оказывается, непротивно.

Иггельд обнял старого горняка, в глазах защипало, ончувствовал, что старик за внешней грубостью скрывает нежное доброе сердце.Возможно, если бы стал не золотоискателем, а смотрителем драконов, именно онмного лет назад бежал бы в эту Долину с замерзающим дракончиком за пазухой.

Он ежедневно поднимал Черныша, садился на загривок иговорил: «Полетаем!» А если не приходил или медлил, Черныш хватал сбрую впасть, вихрем вылетал из пещеры и огромными скачками бросался искать обожаемогородителя, несся к другим пещерам, отыскивал дорогого и самого любимого человекана свете, клал огромную башку на колени и вопросительно смотрел в глаза.

Народ, хоть и привычный к вольным драконам, шарахался отнеожиданности, когда это черное чудовище несется прямо на тебя огромнымипрыжками, а из громадной оскаленной пасти свисает сбруя, болтаются ремни.

– Сейчас, – отвечал Иггельд. – Сейчас закончуразговор, и полетим!

Черныш терпеливо ждал, когда Иггельд приладит на загривкевтрое сложенную кожу, а то сразу протрет штаны, привяжет ремни. Этонеслыханнейшее наслаждение: видеть мир сверху. Так могут чувствовать толькоптицы… нет, даже птицы не могут, они рождаются с крыльями, а человек рожденползать – и обретает силу и власть полета! От безумного счастья вскипаеткровь, кружится голова, он не раз ловил себя на странном желании расстегнутьремень и, распахнув руки, самому полететь наперегонки с Чернышом.

Только первый год они летали над горами, потом над всейКуявией, затем Иггельд осторожно, но настойчиво начал увеличивать нагрузки,заставлять летать над пугающим и бескрайним морем. Усталый Черныш стонал,хрипел, просился брякнуться на землю и отдохнуть, а если над морем, то готовпоплавать, как коровья лепешка, но Иггельд неумолимо заставлял летать и летать,выбрав место над ровной степью, а то и вовсе над озером: если Черныш вообще отусталости не сумеет правильно опуститься, то хоть не поломает лапы, не свернетшею.

За годы таких полетов у Черныша отросли такие крылья, чтоАпоница и Якун не верили глазам своим, то и дело щупали и замеряли чудовищныеглыбы мускулов. Иггельд давал Чернышу отдохнуть два-три дня, только кормил иследил, чтобы тот отсыпался, потом совершал проверочный полет на дальность.Вернувшись, рассказывал Апонице, где был, и видел, что старый смотритель верити не верит: таких драконов просто еще не существовало. Даже в самых старыххрониках никто не упоминал о таких удивительных драконах.

– Мудрецы сказали бы, – заявил он однажды, –что это магия.

Якун сидел за столом рядом, он кивнул и подтвердил:

– Но ведь в самом деле – магия!

Апоница не понял, удивился:

– Какая?

– Самая сильная, – ответил Якун. – Котораяможет все.

Он перегнулся через стол, схватил Иггельда за руку и положилее на стол ладонью вверх. Иггельд опустил взор на свои толстые ороговевшиемозоли – желтые, твердые, как конские копыта, застеснялся, вырвал руку испрятал под стол.

Апоница посмотрел на Иггельда с нежностью.

– Вот ты о какой магии, – сказал он Якуну. –Ты прав, сильнее ее нет ничего на всем белом свете. Иггельд ею владеет! Какникто здесь.

* * *

Стена, преграждающая путь ветру в Долину, с высоты выгляделатонкой щепочкой, даже листиком, застрявшим между двумя горами, и жители забылио постоянном свирепом урагане. Вообще это была, пожалуй, единственная на беломсвете стена, которую поставили для защиты не от людей или зверей, а от ветра. Ив стене тоже уникальные врата, которые закрывают не перед врагами, а передветром.

Если оставить открытыми, то могучий поток воздухапревратится в ураган, сметет все, что рискнет оказаться на пути. Иггельд ссамого начала забраковал ворота, которые предлагали опытные строители: с двумяраспахивающими широкими створками и красивыми запорами из толстой бронзы. Ветерне даст закрыть, а распахивать будет с такой силой, что створки быстроизмочалятся в щепы, ударяясь о столбы. В какую бы сторону ни поставитьоткрываться – все равно и недели не пройдет, как створки надо менятьзаново, но можно поставить ворота другого типа…

Он тогда долго объяснял, показывал, ссылался на то, что несам придумал, а подсмотрел в дальних странствиях, но теперь вместо привычныхстворок в массивном проеме ворот всего-навсего одна широкая стена, чтоподнимается огромными воротами, наподобие тех, что у каждого котлована сдраконами. Опустить и того проще: можно воротом, а можно просто бросить ручку,завертится сама, а створка ворот рухнет обитым железом краем, отсекая ветрухвост, а то и голову.

Но всякий раз, когда ворота поднимают перед прибывшими,стражи не могут удержаться от хохота, когда невесть откуда взявшийся ветерподхватывает перепуганных и ничего не понимающих людей и животных, вносит черезузкие ворота и… пропадает, отрезанный упавшей, как острие топора, створкойворот.