Я слышу резкий, отрывистый и насмешливый хохот, и образ мужчины, которого я любила, начинает рассыпаться, как сброшенная со стола картинка из маленьких паззлов. Сначала они падают по одному, пугаясь тому, что оторваны от красивого, цельного, а потом начинают осыпаться горстями, да так, что уже не собрать.

– Не хочешь – как хочешь, – говорит Костя, перестав смеяться, но все еще улыбаясь. – Но так, чтобы ты знала – вдруг еще пригодится. Ты – не лучшая партия для постели. Так, перебиться, конечно, можно, но чтобы всерьез и надолго…

– Перебился? – стараюсь, чтобы голос звучал, как обычно, но сомневаюсь, что у меня хоть что-то выходит.

Наверное, я произношу это жалко, потому что Костя снова смягчается. И, наверное, в память хоть о чем-то хорошем примирительно говорит.

– Тебе просто нужно набраться опыта. Тогда мужчины перестанут сбегать. Я бы дал тебе дополнительных пару уроков, но ты отказалась. Потренируйся на ком-то. Пока не научишься, к тебе так и будет тянуть – только до первого секса.

Мне не больно. Ни капельки. Просто мне кажется, что я замерзаю, застываю, каменею, перестаю чувствовать хоть что-нибудь, перестаю понимать, где я, куда иду и с кем говорю.

– До первого секса, – повторяю машинально за ним. – А как же твои слова о любви? Как же планы о том, что мы…

Я не могу произнести это вслух, потому что очевидно – планы о том, что у нас будет свадьба, уже нереальны.

– Что-то такое действительно было, – соглашается Костя с мучительным вздохом. – И до сих пор что-то есть. Мне не все равно, что с тобой происходит. Какие-то выдумки про то, что ты нашла богатого мужика!.. Я как услышал…

Я не спрашиваю, откуда у него новости из моей личной жизни. Единственный человек, при котором я упоминала Артема – это наш общий друг, один на двоих. А подробности на счет состояния мужчины вполне могут быть уже собственной фантазией Кости. Он настолько зациклен на улучшении благополучия, что наделяет этим стремлением и других.

Наверное, он бы снова смеялся, если бы увидел, что мужчина, с которым я встречаюсь – самый обыкновенный.

– У нас большой, но маленький город, – продолжает повествование Костя, – у нас много общих знакомых, и если бы у тебя кто-то действительно был, я бы знал. Подумал, что это от недотраха, вот и решил…

– Спасибо, – выдавливаю из обожженной правдой души. – Но не надо больше решать за меня. У тебя это получается скверно.

– Нет, конечно, если ты мне покажешь его… – усмехается Костя, в полной уверенности, что я тут же назначу встречу, чтобы предъявить ему доказательства, или стушуюсь, потому что их нет.

– Не покажу, – говорю своему прошлому. – Потому что тебя для меня больше нет.

Я слышу, как Костя что-то бормочет, кажется, спорит, но пусть. Теперь уже пусть.

Заношу в черный список два его номера, разворачиваюсь и ищу взглядом мужчину, от которого я ушла так далеко и надолго.

Ищу, но… его уже нет.

На лавочке только белый букет.

Самый огромный букет из всех, которые мне когда-либо дарили мужчины.

Не помню, когда я в последний раз вот так вот сидел на лавке. Мимо проходят любопытные прохожие, вокруг кустов с громким гавканьем носятся собаки, готовые к случке, напротив сидят мальчишки, которые кормят голубей, но то и дело посматривают на меня и перешептываются, решая, в какой аварии меня так перекосило.

Но все это не имеет значения. Потому что рядом со мной Ромашка. И самое главное – кажется, для нее не имеет значения моя внешность.

Заметив ее пристальный взгляд, я намеренно сажусь так, чтобы она видела мое лицо полностью. Она очень долго предпочитала смотреть куда угодно, только не на меня, и теперь, когда у нее неожиданно просыпается интерес, я хочу, чтобы она рассмотрела меня еще раз, вблизи.

Не опускает взгляд, скользит по лицу, и не морщится, не дергает непроизвольно бровями, не прищуривается в тщетной попытке увидеть как можно меньше, спрятаться от реальности за ресницами.

Она изучает меня, и я терпеливо жду, когда вновь окунусь в малахитовую зелень осени, которая рядом, несмотря на весну.

Осень. Она – именно осень, я даже чувствую горький запах трав, из которых она соткана. Вижу ливень внутри нее, готовый пролиться из собранных туч, ощущаю в мыслях легкий туман, по которому она любит блуждать, не задумываясь: найдет ли выход обратно.

И ветер, который к ней рвется, пытаясь показать, что они знакомы и давно общаются налегке, тому лишнее подтверждение. Он пытается спрятать ее за пшеничной завесой, но я не хочу упускать ее взгляд.

Отвожу от ее лица длинные волосы, пропускаю их через пальцы, любуясь солнечным светом, который так же хочет затеряться в них, как и я. Она не видит, не понимает, что со мной происходит – смущается, тихонько вздыхает, когда мои пальцы случайно скользят по ее вискам.

Пусть думает, что случайно.

Пусть думает что угодно – только продолжает смотреть вот так, как смотрит сейчас.

Глаза в глаза.

Неразрывно.

Прикусывая губу от неловкости, и все равно позволяя к себе прикасаться.

Смотрит доверчиво, немного наивно и отстраненно, не подозревая, что все уже решено. Это лишь первая степень близости, начальный этап того, чего я хочу и к чему постараюсь ее привести.

Мне хочется не просто смотреть на нее, мне хочется сжать ее, притянуть к себе, заставить ее на мне ерзать и не прикусывать губы, а открывать для меня. Ее пухлый рот рисует в моей голове картины, как этот рот лучше использовать, и я хочу сразу все.

Хочу слышать громкие стоны, хочу слышать, как она умоляет, хочу слышать молчание, где самое громкое – только вдох или выдох, потому что я хочу всадить в этот рот не только язык.

А еще я хочу, чтобы ее каблуки упирались не в старый, затертый асфальт, который все равно этого не оценит, а в мою спину и ягодицы. Хочу принять эту боль от нее, чтобы вбиваться в нее без опаски, чтобы мы были в расчете, и чтобы позволить ее ногтям исполосовать мою спину, когда она перестанет носить эту маску «хорошей, правильной девочки». Она просто не сможет ее удержать, потому что вцепится за меня.

Хочу увидеть ее подо мной – доступную, открытую, ждущую, раздвигающую колени при моем приближении, чтобы предложить мне попробовать свой осенний коктейль. Слизать его, заставить заиграть пряными нотками, а потом прикоснуться губами к губам и передать этот вкус.

И крутится еще одна блядская мысль – лучше бы она действительно искала себе просто спонсора. Потому что, глядя в эти глаза, у меня сносит крышу от понимания, что в ближайшее время мне будет позволено только дрочить, представляя вместо собственных пальцев – ее.

Ромашка так близко, что, кажется, если протянуть руку – можно потрогать хрупкие лепестки. Заставить их привыкнуть к этим прикосновениям, приучить к тому, что ранимое хорошо контактирует с жестким. Но цветок вырывают из рук. И, кажется, именно тот, кто уже делал больно, потому что, услышав голос того, кто звонит, Даша бледнеет и с такой силой сжимает свой телефон, будто от этого зависит как минимум жизнь.