На рассвете 17 августа нам удалось с немалым риском переправиться через бурную реку и разбить лагерь у большого храма Мангнанга. Здесь три гомпа, самый большой из них был полностью перестроен в недавнее время. Единственным напоминанием о древности являются врата, однако план этого здания свидетельствует о том, что и здесь перед нами одна из самых ранних построек царства Гуге. К тому же, как сообщает нам биография Ринченцзанпо, в этих местах родился и жил один из самых известных учеников великого учителя, а именно лоцзава Мангнанга. Сейчас уже угасла всякая память о нем, а немногие здешние монахи не знают об этой фигуре ничего, кроме имени. Живопись храма относится к современной нам эпохе: кажется, это труд местных мастеров.

Второй храм преподносит нам немалый сюрприз – он осквернен, в нем нет более ни алтаря, ни скульптурных изображений. Однако, как только мои глаза привыкли к темноте, стали видны живописные композиции, никогда не встречавшиеся мне в подобных храмах. Словно по волшебству, я был перенесен в пещеры Аджанты, восставшие во всем блеске и многоцветном великолепии своей красоты. Я никогда бы не поверил в то, что найду на этих высокогорьях, по которым прошло разрушительное шествие смерти, храм, возвращающий нас к эпохе последних дней славы средневекового индийского искусства. Искусство настенной росписи, которым мы восхищаемся в разрозненных фрагментах Аджанты, было принесено в эти удаленные земли по причинам, которые трудно установить в наше время. Таким образом, биография Ринченцзанпо является надежным источником в той части, где говорится о кашмирских художниках, приглашенных великим проповедником в страну своих покровителей с целью насаждения традиций индийской школы искусств. Деревянные врата Толинга, Цапаранга и Табо вне всякого сомнения продемонстрировали, что кашмирские резчики и скульпторы творили некогда в провинции Гуге; храмы Мангнанга также красноречиво свидетельствуют о том, что вместе с кашмирскими мастерами работали и индийские живописцы, следовавшие той же школе, которая дала миру самые знаменитые памятники индийского искусства. Естественно, что здесь, в Мангнанге, стены скромного храма не могли вместить гигантские композиции, кортежами своих фигур вызывающие из векового забвения уже не существующую неведомую Индию. Здесь невозможна никакая крупная композиция; на стенах воспроизведены точные мандалы легко идентифицируемых божеств, тех самых, которые мы уже находили в храмах, основанных Ринченцзанпо и его учениками. Преобладает священная пентада – высший символ первоначального деления первородного сознания на пять параллельных линий развития, из которых путем нарастающей материализации рождается видимый мир вещей и существ. Все вращается вокруг главных божеств, в сферах и квадратах; второстепенные божества, их помощники, охранители, аскеты и молящиеся монахи воспроизведены с таким изяществом рисунка, цветовым мастерством и тонкостью линий, которые никогда не удавалось имитировать тибетским мастерам. Контуры выделяются при помощи искусных приемов светотени, как известно, представляющей довольно редкий элемент в искусстве Востока.

Фрагмент фрески в большом храме Мангнанга с изображением богини

Капитан Герси приложил все свое умение, чтобы запечатлеть на фотопленке наиболее выдающиеся образцы этой живописи. Работа оказалась как никогда сложной, так как храмы погружены во тьму, и в то же время сделать это было необходимо со всей срочностью, поскольку если тибетские власти не позаботятся в ближайшее время о росписях Мангнанга, халатность человека и всеразрушающее время за несколько лет уничтожат один из величайших памятников художественного гения Востока [33].

Третий храм еще меньше, чем второй, точно так же осквернен и находится на грани полного разрушения. Большие круги осыпавшейся штукатурки на стенах указывают на места, где ранее располагались древние скульптуры, которые были увезены или разрушены. Во многих местах живопись уже исчезла, а то, что от нее остается, исполнено менее искусно, в отличие от росписей, восхищавших нас во втором храме, – скорее всего, здешние фрески были исполнены позднее и не такими умелыми мастерами.

Я оставляю эти места с глубокой печалью. Возможно, тот, кому посчастливится посетить этот храм в будущем, не найдет в Мангнанге ничего, кроме кучи обломков.

Пейзаж по дороге в Толинг совершенно лунный; циклопические амфитеатры глинистых гор под влиянием эрозии вод принимают самые причудливые формы. Тропа змеится среди извилистых проходов, прячется в природных тоннелях, взбегает вверх по гребням, из которых копыта нашего каравана выбивают облака пыли. Зной так силен, что с одиннадцати до трех часов пополудни лучше делать привал и отдыхать под одним из гигантских скалистых сводов, созданных игрою стихий в этой сказочной стране. Кажется, что ты находишься в совершенно другом мире, настолько необычны окружающие формы, цвета и переливы света.

Мы останавливаемся в той же долине, где нам пришлось ставить палатки в ходе экспедиции 1933 года: местность, монахи и миряне нам хорошо знакомы. Как я уже писал в дневнике прошлой экспедиции, в Толинге находился один из самых знаменитых университетов во всей Центральной Азии. В начале XVII века тут проживало около 2000 монахов, по крайней мере, так говорят европейские иезуиты, пытавшиеся установить здесь христианскую миссию, судьба которой, как впрочем и всех остальных миссий в Тибете, была эфемерной. Сейчас же во всем Толинге можно найти не более 10 или 15 монахов, окруженных слугами-мирянами, подчиняющимися кампо и администратору.

В действительности Толинг – старинный монастырь царей Западного Тибета – сохранил многие свои земли, богатства и привилегии, поэтому с тонкой предусмотрительностью Лхаса держит его под своим прямым наблюдением. Каждые шесть лет из столицы присылают настоятеля, избираемого из наиболее образованных и толковых монахов, а также чанцода, то есть администратора. Настоятель берет на себя духовную работу, заботится о проведении многочисленных религиозных церемоний, ритуалов, проводит обряды изгнания злых духов – настоящий пастырь душ человеческих, которого народ боготворит как святого и тавматурга. Однако он не наделен властью в светских делах, ими занимается чанцод, который управляет обширными богатствами монастыря, сурово следит за сбором налогов и подданными и, периодически посещая храмы, наблюдает за тем, чтобы священные предметы и другие материальные ценности не были бы расхищены и распроданы.

Настоятель и чанцод живут за одной монастырской стеной и под одной крышей: один медитирует, другой командует. Администратор коленопреклоняется в присутствии настоятеля и, когда обращается к нему, использует все тонкие обороты высокого стиля: «жемчужина среди учителей, океан мудрости, высочайший владыка», однако в действительности делает то, что ему вздумается, и не терпит никакого вмешательства духовной власти в свои дела. Во время продолжительных пребываний в Толинге я наблюдал, насколько сильна неприязнь между ними, вплоть до того что один постоянно подозревает другого и заставляет следить за ним своих преданных слуг, которые лишь разжигают антипатию, доносят, шпионят и клевещут. Монастырь окружен аурой притворного лицемерия, но подлинный тиран, вне всякого сомнения, администратор, жадный до денег и власти, бескультурный и беспринципный, завидующий настоятелю из-за уважения, которое тот завоевал в народе благодаря своим знаниям и добродетели.