Посреди столь унылой природы даже встреча с простыми торговцами привносит в жизнь радостную ноту. Большие индийские палатки возвышаются над черными маленькими шатрами тибетцев. Народ располагается лагерем и праздно проводит часы, а зачастую и дни в дискуссиях по поводу небольших незначительных сделок. Деньги здесь бесполезны – товар обменивается. Кажется, что ты вернулся на несколько веков назад, к рассвету цивилизации. Однако эти рынки интересны наряду с местами паломничеств, которые мы посетили: самые разные национальные типы, самые разнообразные костюмы, языки, диалекты, религии, наиболее причудливые обычаи пересекаются и смешиваются на эфемерных базарах, возникших, словно по волшебству, вдоль труднопроходимых гималайских троп. Эти базары имеют за плечами многовековую историю, их не коснулся даже слабый отголосок политических бурь, которые бушевали вокруг. Рухнули империи, другие восстали на их месте, подтверждая характеристику человеческой истории как мира перемен, но на высотах за Гималаями, вдоль горных дорог, словно принятых человеком из рук природы, жизнь протекает все в том же неторопливом ритме, как и века назад. Мы ощущаем себя не только пространственно далекими от западного мира, но я бы даже сказал, что мы далеки от него и во времени, чуть ли не силой прибитые к формам этой первобытной жизни.

6 августа, в то время когда мы снимались со стоянки, около лагеря появилась группа индийских садху. Их было шестнадцать, и практически все они являлись выходцами из Южной Индии – шиваиты и вишнуиты вместе. Божество, которое дает имя той или иной школе, не имеет значения. Все они символизируют одну и ту же глубокую жажду, всё то же желание преодолеть настоящую человеческую жизнь и перевоплотиться на более высоких духовных планах. Некоторые из аскетов знают в совершенстве санскрит и поражены тем, что в сердце Гималаев встретили паломника-европейца, который может говорить с ними на их священном языке и с пониманием относится к порыву веры, влекущему их, полуголодных и полуодетых, к этому холодному и труднодоступному высокогорью. Они прибыли сюда, следуя через Бадринатх, преодолев вершины, которые тысячелетняя традиция посвящает Шиве – величайшему богу, обитающему на недоступных гималайских пиках.

Некоторые из пилигримов в ужасном состоянии; среди них есть один, вот уже несколько дней страдающий от острой дизентерии, от него остались лишь кожа да кости. Непонятно, как он может выдерживать многокилометровый дневной переход. У другого паломника – гангренозная язва на ноге, однако он не останавливается и не жалуется. Герси дает ему пару обуви и занимается его лечением. Больной смотрит удивленно и отстраненно, как будто гниющая нога не его.

Эти люди менее чувствительны к боли, чем мы. Их нервы более здоровы. Вместе с тем нельзя отрицать и того факта, что упражнение духа наделяет их способностью к перенесению боли, которая кажется нам чудесной.

Встреча с садху, поднимающимися на Крышу Мира от самых удаленных уголков Индии, заставляет нас задержать отправление. Долгое путешествие по горной пустыне утомляет. Эти безводные, безжизненные каменистые ущелья и холмы под грозовым небом начинают угнетать нас. Впервые за последние несколько дней мы находим столь новых и интересных людей, словно по магическому заклинанию неожиданно появившихся на нашем пути.

В последние послеполуденные часы прибываем в монастырь Донгбо. За небольшой монастырской стеной группируются священные храмы и чортены, рядом друг с другом, в беспорядке, без видимого плана. Место кажется покинутым. После долгих блужданий на наш крик выходит хранитель – старик, будто состоящий из одних морщин и складок. Он встречает нас, недружелюбно бормоча, – мы вытащили его из праздного одиночества. Наши лица порядком удивляют его: чего хотят эти иностранцы и зачем они пришли сюда? Прибегаю к своему тибетскому красноречию, что постепенно позволяет мне преодолеть его антипатию и завоевать расположение. Пока караван в поисках небольшого урочища для установки палаток медленно спускается по опасной тропе, проходящей над отвесным речным обрывом, я посещаю этот монастырь, самый крупный на нашей дороге с тех пор как мы оставили регион Кайласа.

Он также принадлежит секте гелугпа и напрямую подчиняется настоятелю Толинга. Несмотря на то что в нем нет монахов, повсюду царит порядок – видно, что кто-то, хотя и издалека, наблюдает за ним и заботится. В гомпа с восхищением осматриваю одно из самых богатых собраний танок школы Гуге, оказавшееся здесь во времена, когда старые монастыри, возвышавшиеся на холме, пали под напором времени и человеческого насилия. Здесь, в Донгбо, видны следы полей и жилищ; ниспадающие к реке террасы на скатах холмов сохраняют еще признаки работы человека. К югу, на вершине крутой горы, руины замков. Сейчас там остался лишь один дом. Кажется, будто некое ужасное проклятие опустилось на этот край и простерло над ним трагический покров смерти.

Гомпа, который я осматриваю, явно не древен. Он вряд ли насчитывает более ста лет, хотя основанием ему и служат руины намного более древнего сооружения.

Пастбища попадаются все реже и реже.

Переход до Гьюнго[44] короток. После переправы через стремительную реку мы выходим на обширное плоскогорье, где находятся один дом и палатка. Это и есть селение Гьюнго. Вокруг руины: развалины замков, гомпа и чортенов.

Сразу же по прибытии начинаем бродить среди этих развалин и осматривать один за другим чортены, собирать ца-ца, разбирать останки старинного замка – внушительного сооружения, которое некогда отважно взбиралось вверх по доломитовым скалам, увенчивая их своими башнями и обрамляя склоны зубчатыми стенами. Внутри следы двух храмов. Ясно, что и здесь когда-то было поселение, насчитывавшее сотни семей. Сейчас тут царят лишь запустение и безмолвие. Судя по собранным ца-ца, наивысший расцвет этого селения должен был приходиться на XIII век.

После относительно недолгого перехода прибываем в Набру. Тропа вьется среди бескрайних, безводных каменистых плоскогорий, покрытых чахлым и колючим кустарником. Со всех сторон по краям горизонта – горы, задевающие небеса: фуга ледяных вершин и игра грозовых облаков. Эти плоскогорья изборождены гигантскими параллельными каньонами – настоящими безднами, созданными яростью рек, стекающих с Гималайской цепи и впадающих в Сатледж. Берега так круты и глубоки, а каньоны встречаются столь часто, что караван устает и продвигается все с меньшей скоростью и большим напряжением. Еще несколько яков выбилось из сил.

Набрадзонг, точнее, форт Набры, возвышается на широких берегах реки, носящей то же имя. Еще несколько лет тому назад ярмарка находилась в Давадзонге, однако индийские торговцы поссорились с жадным тибетским наместником из-за таможенных сборов и налогов и решили перенести свой базар на берега этой реки, имея таким образом преимущество находиться на дороге в Нити, то есть в их собственное селение. К тому же мост через Сатледж, который укорачивает и ускоряет дорогу в Гарток, к его знаменитым ярмаркам, находится совсем близко. У этого места лишь один недостаток – почти полное отсутствие пастбищ, в связи с чем необходимо перегонять животных в Гьюнго или же на берега Сатледжа. Здесь им грозила бы голодная смерть.