Три храма достойны упоминания: один из них грубо расписан в современном стиле фигурами божеств врачевания; в храме Тонгъюд находится колоссальный барабан, заключающий тысячи молитв, который верующие вращают по часовой стрелке в уверенности, что один оборот этого колеса соответствует суммарному повторению всех содержащихся в нем молитв; другой храм, то есть зал собраний, построен лишь три-четыре года тому назад ладакхским мастером.

Вот и все, что остается от одного из знаменитых исторических мест Западного Тибета и Ладакха; именно здесь укрылись остатки монголо-тибетской армии, потерпевшей поражение у Басго от ладакхских отрядов – союзников моголов, и здесь же запечатлело свой разрушительный след нашествие Зоравара. Вместо старых военных укреплений лишь кучи обломков и одинокие башни. Однако монахов и послушников здесь больше, чем в других посещенных нами до сих пор монастырях. Некоторые из них побывали в Ташилунпо, где изучали священную науку и занимались логикой и эристикой – дисциплиной, серьезно изучавшейся в древних монастырях, ее традиция восходит к ламасериям Центрального Тибета и Монголии. Данный предмет приучает послушников точно формулировать свою мысль и находить слабые пункты в аргументации противников – это тончайшее искусство Тибет унаследовал от Индии и усовершенствовал его в постоянных дискуссиях по конкретным вопросам теологии, в которых обязаны участвовать и молодые монахи. Эти диспуты имеют два ключевых момента: принятие тезиса соперника, если его тезис не требует опровержения, и запрос о мотивах, заставляющих противника защищать собственный тезис, в случае, если таковой не ясен. Если в утверждении соперника скрыта логическая ошибка, необходимо ее выявить и декларировать, что изложенное им рациональное умозаключение искажено логическим противоречием в отношении большой или малой посылки, то есть таким образом продемонстрировать, что высказанное суждение несостоятельно, или невозможно в первом случае, или же что между понятиями силлогизма нет абсолютной и необратимой связи, которая является его основанием.

Дискуссии по логике, в которых я могу участвовать с двумя-тремя ламами из монастыря Ташиганг, заполняют часы досуга, проводимые у глади безмятежного озера, где среди мистической тишины этих мест отражается суровый силуэт гомпа.

Здесь, в Ташиганге, мы обнаружили небольшие ячменные поля. Ячмень чахлый и худосочный, его хилая ость и крохотные зернышки свидетельствуют о суровости климата и беспощадности бурь.

И вновь перед нами пустынные плоскогорья; длинные, монотонные, однообразные переходы вдоль берега Инда, медленно текущего по широкой долине, насквозь пропитанной его водами. Мы видели появление великой реки из тесного горла в четырех-пяти километрах выше Ташиганга, ниже она впадает в Гартанг. Наш караван достаточно долго следует течению Инда, разбивая лагеря на его пустынных берегах.

Последняя деревня перед границей – Демчог: несколько домов у самого рубежа, разделяющего территорию Лхасы и провинцию Ладакх. Та же бедность и запустение – нет даже ни одного храма. Над немногими домами нависает гора, посвященная Демчогу – мистическому божеству некоторых из наиболее тайных школ тибетского буддизма, тому самому, местожительство которого буддийская традиция помещает на вершину Кайласа.

Между Тибетом и Ладакхом нет ни одного пограничного поста, никакой заставы или пограничного столба; честно говоря, нет даже какого-либо природного барьера, так как долина Инда монотонно и однообразно продолжается среди окружающих ее желтоватых гор, лишь постепенно сужаясь. Граница проходит по обыкновенному ручью, который необычные ливни этого года превратили в бурный поток.

В Нима-муд на правом берегу Инда встречаем первые ладакхские селения, замки и храмы – одни в руинах, другие реконструируются. Воплощенец, который управляет местным монастырем, родом из Лхасы – он более похож на торговца, чем на святого человека. Настоятель собрал средства и реставрирует гомпа и часовни, в частности Тубтен Таргьелинг (Thub bstan dar rgyas gling) и Ньенне Лаканг (Snyen gnas lha khang). В первом реставрируются алтари, на стенах храма недурные росписи XVII века. Другой храм реставрируется полностью – от живописи до скульптурных изображений. Руководит работами ладакхец из монастыря Ламаюру; от своих предков он унаследовал тонкость чувств и любовь к красоте. Если бы здешние края были под достойным управлением, духовное возрождение не являлось бы, возможно, недостижимой мечтой.

Пройдя равнину Пуга с горячими серными источниками и несложный перевал Полоконка, спускаемся к озеру Кар, где я уже останавливался в 1931 году; в его гниющих водах отражаются в молчаливом покое снежные вершины. Нам начинают попадаться длинные караваны торговцев из Султанпура, Лахула и Спити, возвращающиеся с ярмарок Ладакха с туркестанской шерстью. Здесь встречаются уже знакомые люди; после многих путешествий, предпринятых мною по этим землям и плоскогорьям, создается ощущение, что я уже стал сыном Гималаев. Я размышляю о ностальгии по этим печально-пустынным местам, которая охватывает меня в Европе, заставляя ехать сюда почти против моей воли, чтобы вернуться на суровые тропы Крыши Мира.

1 октября мы перевалили через Таглаунгла, и после краткой остановки в Гья уже в четвертый раз я прибываю в Лех – перекресток караванных путей, которые приводят на его базары торговцев из центральноазиатского Туркестана, Тибета и Кашмира. Под кристально прозрачным небом – суетливое столпотворение народа, говорящего на самых разнообразных языках и придерживающегося самых удивительных обычаев. Лех хорошо известен, здесь можно встретить миссионеров-европейцев и английских охотников. Почти четыреста километров высокогорья отделяет нас еще от Кашмира, однако мы уже находимся у рубежей цивилизации. В Лехе есть почта и телеграф; руины, необитаемые пещеры и обрушившиеся храмы – весь этот ушедший вместе со своим блеском и славой мир, который мы в течение пяти месяцев старались воскресить, исчез, как туман сна, в унылых зовах неспокойного, находящегося в вечной тревоге Запада.

15 ноября под леденящими порывами первых зимних буранов мы перевалили Зоджила. Так закончилась наша полная приключений экспедиция в Запретную землю и подошло к концу мое очередное паломничество в страну безмолвных пустынь и погруженных в созерцание аскетов.

Настоящий перевод осуществлен по первому итальянскому изданию: Tucci Giuseppe. Santi e briganti nel Tibet ignoto. Milano: Hoepli, 1937. В тексте учтены незначительные исправления и дополнения, внесенные автором в последующие издания. Приведенные в тексте фотографии взяты из оригинального издания книги 1937 года, а также из статьи Джузеппе Туччи «Il Kailasa, montagna sacra del Tibet», опубликованной в журнале «Le Vie d’Italia e del Mondo», № 8, 1936. Автор публикации выражает благодарность Ю. Будниковой за помощь в осуществлении перевода.

1. Гуге – историческая область Западного Тибета, занимающая верхнее течение Сатледжа; ее основные центры Толинг и Цапаранг. Царство Гуге являлось сердцем тибетской реформации XI века. Об истории этого региона см.: Petech L. Western Tibet: Historical introduction // Tabo. A lamp for the kingdom. Milan: Skira Editore, 1997. P. 230–255.