Бакрыт никогда не оставался без прикрытия сильных воинов, и стычка получилась славная, полегло поровну с двух сторон. Ярёма решил достать в этот раз хана, но его первее достала проклятущая стрела, что торчала в боку, причиняя нестерпимую боль.

– Сам северный голова ко мне пожаловал! – Над Яремой навис Бакрыт, противно скалился, показывая прорехи выбитых зубов. От воина пахло потом, грязью и кровью, адская смесь. Именно так пахнут все, кто нападает на северян, успел подумать голова. Злой улыбнулся в ответ и что-то тихо прошептал.

– Что? – не понял Бакрыт.

Ярёма повторил, но хан не услышал. Северянин готовился отдать богу душу, поэтому враг сжалился и, встав на одно колено, склонился, чтобы расслышать последние слова Злого.

– Осинка?

Хан хмыкнул.

– Да, навела твоя северянка беспорядков. Два раза бежала. Убила десять моих человек! – Было видно по его роже, что Осинка оставила о себе неприятные воспоминания. – Я готов был уже убить её, но выкупили твою северянку, – он противно ухмыльнулся, вспоминая что-то своё, и добавил не без удовольствия: – В наложницы великому хану! Не думаю, что сможет там выжить, зная натуру вздорной бабы, но да то уже не моя проблема, да и не твоя боле.

Ярёма прошептал что-то ещё, и хан склонился над ним второй раз, но уже не для того, чтобы выслушать, а отпустить воина к его предкам, чтобы не мучился. Каково же было удивление хана, когда последний предсмертный хрип издал не рот противника, а его собственный. Боль задержалась, давая возможности осознать, что только что произошло с одним из самых везучих ханов Орды. Бакрыт повалился на бок, в печёнке хана торчал нож головы. К духам они отправились одновременно, уже не реагируя на шум, что подняли вокруг тел слуги, военные да охранники.

Сначала Осинке показалось, что особо на неё внимания не обращают, да и ничем не выделяют, поэтому через неделю, как её выкупили у Бакрыта, попыталась сбежать. Наказали. Жестоко. Не её. Сначала зарезали на глазах всех охранников, а потом нашли в стане старую северянку, что в полон увели давным-давно и высекли так, что женщина на ноги не поднялась, умерла в горячке, хоть Осинка не отходила от старой ни на шаг и всячески старалась выходить её. Больших пут и не надо было.

Как только великий встал в следующем улусе, Осинке выделили трёх девушек, не северянок, но по виду походили они на землячек светлого князя Московского. Того и хватило, чтобы Осинка гуляла хоть и свободно, но по чётко очерченному кругу, не дозволялось ей уходить дальше выделенного шатра и малой окрестности, примыкавшей к нему.

Вечером этого же дня северянку нарядили по чужеземному. Напялили расписной золотом длинный халат, под него тончайшей ткани шаровары, на голову водрузили странный тюрбан. И ежели Осинке весь наряд в общем-то был по вкусу, так как всю жизнь носила она только мужскую одёжу, то от тюрбана восстала. С силы и злости отодрала кое-как от своей головы. За этим делом и застал северянку великий хан, что тихо вошёл в шатёр.

Мужчина молча стоял, пока девушка боролась с хорошо прикреплённым тюрбаном, а когда, всклокоченная, победно осела на пол, отпинывая дурацкое украшение, лишь дёрнул бровью, но понять, что означал этот жест, никто бы не взялся. Когда Осинка заметила притаившегося в углу тигра, то подскочила и поклонилась. Проявлять неуважение в стане у великого каралось смертью на месте.

Невысокого роста, одетый не в вычурные, а вроде простые, но явно отличавшиеся ото всех шаровары да рубаху, хан прошёл до середины, останавливаясь напротив северянки. Обманчивая манера держаться расслабленно и в то же время подмечая все, не давала окружающим забыться. Хан подавлял. В его присутствии у Осинки к горлу подступало сердце, звенело в ушах, а во рту неприятно разливались горечь и сухость.

Вот он, враг, напротив, вот он, тот, кто владеет налётчиками. И в то мгновение Осинку снедала не личная ненависть, а ненависть, которую невозможно было объяснить; она сидела глубоко в генах, заставляя представлять самые смелые, но явно необдуманные поступки. Убить? Задушить? Подпустить ближе, а потом воткнуть кинжал, что надёжно припрятан возле голенища?

Но Бикбей не спешил, просто смотрел. Без эмоций, без какого-либо интереса. Просто смотрел на вещь, которую приобрёл, так подумалось Осинке, и от этого задрожала, потому как этот равнодушный взгляд колол. Пусть не смотрит так, лучше уж ненавидит, презирает, но не так. Северянка наконец взяла себя в руки и гордо распрямилась:

– Чего желает великий хан?

Может, хан и удивился такой наглости – первой заговорила, но вида не подал.

– Ты знаешь, зачем я тебя купил?

– Нет, великий хан! – соврала Осинка, ей хотелось, чтобы Бикбей сам сказал. Девушка провоцировала потомка Чингиса. Подивилась себе, зачем это делает? Решилась довериться женскому нутру, ведь бабская сущность помогает выживать в самых невероятных условиях, особенно там, где сила уже ничего не решает.

Хан холодно усмехнулся. Не такой реакции ожидала Осинка. Бикбей более не стал задерживаться, развернулся, только одежда зашуршала. Без слов ему отворили полог, словно чувствовали, что хан собрался выходить. Все его действия предугадывались, а глупые и нерасторопные не задерживались в его окружении.

Осинка просчиталась с ханом. Это стало понятно по тому, как переместили её личный шатёр. Теперь он красовался подле старых да вдовых женщин, на краю стана. Шатёр великого хана Осинка теперь могла наблюдать лишь по древку, развевающему на ветру флаг Орды. Вроде и порадоваться надо, но северянка понимала: так враг далеко, слишком далеко.

И, кроме того, на её месте стал красоваться новенький шатёр с премиленькой русоволосой девушкой. За одну ночь, что провёл Бикбей с той женщиной, у последней появилось несколько служанок, горы одежды да личный скакун. Последнее испортило настроение пуще прежнего. Осинка не спала, мучилась. Планы, что приходили в её голову, казались глупее и глупее. Северянка не могла предугадать хана, как могла предугадать любого другого мужчину. Странно, но ни разу в голове не промелькнула мысль о том, что ей порадоваться надо. Без внимания великого хана у неё появится надежда на свободу, на то, чтобы ещё раз увидеть Святослава. Но нет, в тот момент ослеплённая гордыней Осинка отчего-то решилась на отчаянный шаг.

Прохлада стояла в степи, тучи нависли над ней, грозясь в любую минуту пролиться дождём. Порывистый ветер срывал плохо прикреплённые для сушки вещи, нещадно теребил флаги. Женщины старались скрыть в шатрах детей, торопливо доделывая дела. Старики подвигались ближе к огню, их кости гудели, предчувствуя скорое приближение шторма.

Зато на островке, где тренировались смелые воины на потеху великому хану и его новой наложнице, казалось, этой непогоды не замечали. На поляне разразилось настоящее сражение, и от него палило огнём и ненавистью.

Великий хан, глаза которого горели азартом, наблюдал, как его рабыня, оттесняемая двумя воинами, ловко отбивалась, используя приёмы, которых Бикбей раньше не видел.