— Когда я пришла, он уже был.., там.., в ванне..,мертвый!

— Вот как? — Надежда по-прежнему смотрела снедоверием и не выпускала из рук свое оружие. — И как же ты попала вквартиру?

— Дверь была открыта…

Надежда сама понимала, что задала глупый вопрос: она саматочно так же только что вошла в незапертую дверь. Странным образом этот фактнесколько успокоил ее и внушил доверие к незнакомке. Кроме того, она казаласьтакой беспомощной, стоя на коленях.

— Ладно, можешь подняться, — Надежда немногоотступила, но на всякий случай не выпускала из рук швабру.

Встав на ноги, женщина стала заметно увереннее. Онапосмотрела на Надежду и неожиданно сказала:

— А вы-то кто такая? И что, интересно, вы здесь делаете?

— Я пришла в эту квартиру, чтобы поговорить с Викторомо том, что он видел… О том, что он знал про обстоятельства некоторых последнихсобытий… И вообще, почему это я должна отвечать на ваши вопросы? — Надеждагордо подняла голову и выдала свою любимую фразу, позаимствованную из старогодетективного фильма:

— Вопросы здесь задаю я!

— Вы.., вы не из милиции? — упавшим голосомпроговорила женщина.

Надежда пожала плечами — определенно у дамы от страхапоехала крыша. Где, интересно, вы видели работника милиции, который в качествеоружия применяет домашнюю швабру?

Вообще-то соблазн был велик — наговорить тетке с три короба,напугать, она и расколется.

Но во-первых, все-таки женщина не производила впечатлениеслабоумной и вполне могла опомниться и потребовать у Надежды документы. А у нееих нет. А во-вторых, уж очень не хотелось так явно врать. Одно дело —представиться тетей несуществующей племянницы Тани Собакеевой, а совсем другое— выдать себя за работника милиции. Этак можно и срок схлопотать!

Между тем женщина очень внимательно рассматривала Надежду.Она отошла чуть в сторону и склонила голову набок, потом приоткрыла дверь вкомнату, чтобы в прихожей было больше света. Надежда даже слегка забеспокоилась.

Глаза у женщины заблестели, и она неожиданно проговорила:

— А я знаю, кто вы!

— Да? — Надежда Николаевна искренне удивилась иеще больше насторожилась. — И кто же?

— Вы — не Анна Константиновна…

— Вот уж это точно!

— Я знаю, вы — Маргарита, жена Ильи!

«Ни фига себе! — мелькнуло в голове у Надежды. —Кажется, тетка совсем сбрендила!»

— Простите, что я вас сразу не узнала! — оживленнозаговорила женщина. — Столько лет прошло… Вы изменились очень…

«Еще бы!» — подумала Надежда.

— Годы, конечно, никого не красят…

«На себя бы посмотрела! — разозлилась Надежда. —Худая вся, бледная как смерть, волосы будто солома, никакой косметики, а другихкритикует!»

— Но узнать вас можно! — продолжала женщина.

— И на том спасибо! — тихонько буркнула Надеждасебе под нос.

— Я вообще-то хорошо помню то время, когда вы с ИльейКонстантиновичем… Ну, пока вы не развелись. — Кажется, женщина ударилась ввоспоминания. — Мы, все его сотрудники, очень вами восхищались, вы такодевались хорошо, и со вкусом…

Тут она замолчала и уставилась на Надежду.

Сегодня утром, собираясь в клуб подземных байкеров, Надеждадолго раздумывала, что надеть. С одной стороны, район там люмпенский, и лучшеот греха одеться поскромнее. С другой стороны, помня о том, какую физиономиюскроила Алка, увидев ее в дачных брюках и куртке, она решила все же в городеходить одетой поприличней. Неровен час, встретишь знакомых в метро, пойдутслух, что Надежда Николаевна Лебедева совершенно опустилась, ходит по городукой в чем и чуть ли не бутылки в вагонах собирает. Людям ведь только повод дай,живо придумают чего не было и быть не могло!

Поэтому сегодня утром Надежда надела серые брюки и серыйтрикотажный жакет, а под него — тонкий черный свитер с высоким воротником.Прилично и в глаза не слишком бросается. Однако, кажется, их вкусы несовпадали, потому что женщина смотрела на костюм с легким пренебрежением.

— Жаль Илью! — строго сказала Надежда, и женщинатотчас отвела глаза, сообразив должно быть, что перед ней хоть и бывшая, новсе-таки жена покойного, и наряжаться ей нынче совершенно не с руки.

— Хм, — осторожно проговорила Надежда, незаметнопереведя дыхание, — я тоже вспомнила, кто вы такая… Вы работали с ИльейКонстантиновичем… Только вот имя я забыла.

— Нина, Нина Кочеткова, — отозвалась женщина.

— И что же вы, Нина Кочеткова, делаете в Витинойквартире?

— Я могу то же самое спросить у вас, — ответилаНина, видимо, полностью преодолевшая свой испуг.

— Кажется, я уже ответила на этот вопрос…

Я хочу раз и навсегда разобраться в обстоятельствах смертиИльи.., и в том, что случилось незадолго до того у него на даче… Я хотелапоговорить с Витей, и вообще… — И она снова повторила:

— Вопросы здесь задаю я!

На Нину эта фраза почему-то совершенно не произвелавпечатления. Она подбоченилась, уставилась на Надежду и процедила:

— Фу-ты ну-ты, какие мы гордые! А чем это, собственно,вы от меня отличаетесь? Точно так же, как я, вломились в чужую квартиру… Еслиздесь появится милиция, мы будем в одинаковом положении! Вам трудновато будетобъяснить свое присутствие!

— Разница между нами есть, — ответилаНадежда, — и очень большая! Я не была на той вечеринке.., на даче у Ильи,когда умерла журналистка!

Выпад, несомненно, достиг цели.

Нина побледнела и отшатнулась, как от удара. На ее лицеотразились душевная борьба, смятение, граничащее с паникой.

Вполголоса, словно не отдавая себе отчета в собственныхсловах, она проговорила:

— Сергей не виноват.., не виноват…

Может быть, она переступила черту крайнего нервногонапряжения, и теперь у нее начался шок? Теперь, вместо того чтобы заговорить,она окончательно замкнется? Однако опасения оказались преждевременными.

— Это я виновата, — проговорила наконецНина, — я привезла Сергея на дачу… Думала, он отдохнет, отвлечется отсвоих тягостных мыслей, а тут… Но кто же знал, что там окажется эта.., этамерзавка!

— Вы говорите про Ирину Горностаеву? — осторожноуточнила Надежда.

— Про кого же еще? — Нина взглянула с недоумением,но потом, видно, смирилась с тем, что Надежда полностью в курсе всейистории. — Про эту, с позволения сказать, журналистку! Про эту мерзавку,которая сломала Сергею жизнь! Вы только подумайте — ведь он был прирожденнымпедагогом, школа была для него смыслом жизни, и из-за этой мерзавки для Сергеяна педагогической работе был поставлен крест! Он так тяжело переживал это!