Однако никакие наказания не могли произвести на врага сколько-нибудь серьезного впечатления. Восстание распространилось от Сулака до верхней Сунжи, в него включились даже жители Аксая, то есть – часть кумыков. Войск, находившихся в распоряжении Грекова, было недостаточно, чтобы справиться с таким мощным движением. Однако подкрепления не ожидалось, поскольку многочисленные завоевания Ермолова не давали армии, расквартированной в Дагестане и Закавказье, сидеть без дела. Одновременно на Западе восстала Кабарда, а Кубани угрожали черкесы и родственные им племена. Греков метался взад и вперед, но чеченцы все время ускользали от него или несли лишь незначительные потери, а 9 июля 1925 года они достигли успеха, моральный эффект от которого был просто потрясающ. В тот день русский полководец прибыл в Аксай с небольшим отрядом. Жители внешне выразили полную покорность, однако скоро большая часть их бежала и присоединилась к восставшим в соседнем лесу. Той же ночью объединенный отряд численностью в 2000 человек напал на Амир-Хаджи-Юрт, маленькую крепость на берегу Терека. Гарнизон был захвачен врасплох, и из 184 офицеров и рядовых две трети были убиты или взяты в плен. На следующий день победители появились у крепости Герзель. К тому времени их численность увеличилась до 5000 человек. Отряд осадил крепость. Гарнизон состоял из 500 человек под командованием майора Пантелеева, храброго и энергичного человека. Хотя обороняющихся было слишком мало, а нападающим удалось направить Аксай в другое русло, тем самым лишив гарнизон свежей воды, они сумели выдержать осаду до 15 июля, когда им на помощь пришел 1,5-тысячный отряд под командованием генералов Лисаневича и Грекова. На следующий день русские командиры пригласили оставшихся жителей соседней деревни Аксай, чье поведение во время осады было более чем сомнительным, прийти и подчиниться русским. У Лисаневича был список имен наиболее влиятельных жителей деревни, которых он хотел арестовать и наказать. Греков, знавший характер местных жителей гораздо лучше, указал на недопустимость этого, поскольку это лишь вызовет раздражение кумыков и подорвет их доверие к русским властям. Лисаневич не хотел, однако, слушать никаких доводов. 16-го все мужчины Аксая (300 человек) пришли в крепость, где не предприняли никаких мер предосторожности. Большая часть гарнизона находилась за пределами крепости. Два русских генерала в сопровождении нескольких офицеров вышли навстречу местным жителям, многие из которых были вооружены. Лисаневич сразу же начал оскорблять их на местном наречии, которое хорошо знал, обвиняя в предательстве. Он угрожал убить всех наиболее виновных из них и начал вызывать их по списку, который он держал в руке. Первые двое вышли вперед и без слов отдали ему свои кинжалы. Однако третий, некий Учар-Хаджи, которого считали главным преступником, отказался выйти вперед. Когда же он отказался отдать свое оружие, Греков вышел из себя и, приказав своим людям схватить негодяя, ударил его по лицу. В мгновение ока Учар выхватил кинжал и вонзил его в живот Грекову, убив его на месте. Затем он нанес две раны Лисаневичу, который скончался спустя два дня, и другим офицерам, которых потом изрубили на куски. Очевидно, что все же спланированного заговора не было, поскольку толпа быстро покинула крепость. Лисаневич отдал приказ гарнизону преследовать их, и солдаты уничтожили всех до единого человека, хотя большинство из них были сторонниками России.

Известие об этом трагическом событии настигло Ермолова в Тифлисе. Он сразу же послал распоряжения Варфоломееву, который в это время находился на Кубани, заменить Лисаневича, а сам через несколько дней отправился во Владикавказ. Там он на некоторое время задержался из-за болезни; однако в начале августа уже появился в Грозном, по дороге убрав боевое оснащение нескольких крепостей, чтобы оно не попало в руки врага. Продолжив свое движение к Внезапной, он значительно приуменьшил размеры этой крепости. А после второго посещения Грозного, которому всерьез угрожал Бейбулат, начал возводить новое укрепление и новую деревню как раз напротив Таш-Кичу. Они были построены на месте разрушенных им аула Герзель и Аксая. Выбранное им место находилось в Кумыкской равнине, вдали от гор и лесов; оно было труднодоступно для чеченцев, а значит, его было легче защищать. Амир-Хаджи-Юрт был построен заново и укреплен[52].

Подкрепление в 7000 человек было набрано в Закавказье, что, как оказалось впоследствии, сыграло свою роковую роль. Остаток 1825 года прошел в строительстве новых и демонтаже старых крепостей, но реальных столкновений было мало. Однако в декабре произошло событие, которое в скором времени крайне негативно отразилось на судьбе и карьере Ермолова. Неожиданно в Таганроге умер Александр I, трон перешел не к его брату Константину, а к другому брату – Николаю I. Результатом стало восстание декабристов в Санкт-Петербурге. Хотя Ермолов, ошибочно провозгласивший царем Константина, быстро исправил свою вполне естественную оплошность, и, хотя войска, которыми он командовал, без ропота восприняли это известие, Николай с подозрением относился к генералу. Совершенно очевидно, что, по крайней мере, с начала своего правления Николай не высказывал благоволения или хотя бы дружелюбия по отношению к своему командующему на Кавказе. Из-за этого враги Ермолова скоро дали волю своим чувствам[53].

Однако на какое-то время Ермолов сохранил свой пост и в 1826 году начал свою последнюю кампанию в Чечне и на Кавказе.

Как всегда успешный на поле битвы, он «наказал» восставших чеченцев, сжигая их деревни, уничтожая леса, нанося им удары в стычках, которые так и не переросли в настоящие сражения, а иногда даже откровенно ведя себя с ними как с крепостными[54].

Внешне его победа была полной. На линии опять воцарился мир, и на некоторое время забыли о слове «газават». Ермолов вернулся в Тифлис, несколько обеспокоенный, но даже не представляющий, что приготовила ему судьба.

Было уже лето 1826 года. Пограничные споры с Персией, истоки которых уходили корнями в Гулистанский договор и которые лишь обострились в результате внешне успешной миссии Ермолова, вошли в такую фазу, что военный конфликт стал вполне вероятен, если не неизбежен. Сам главнокомандующий придерживался того же мнения и отстаивал его в Петербурге, требуя подкрепления. Но ни император, ни министр иностранных дел граф Нессельроде не верили, что Персия так скоро рискнет противостоять России. В любом случае они считали, что расквартированной на Кавказе армии будет достаточно даже в случае войны, и вместо подкрепления отправили графа Меншикова в Тегеран с богатыми подарками по случаю восшествия на престол Николая и с целью укрепить дружеские связи между двумя дворами. Они ошибались, а Ермолов был прав: однако это, вполне естественно, лишь усугубило его вину в глазах его господина, когда 19 июля в Карабах вторглась персидская армия под командованием принца Аббас-Мирзы. Вторжение вряд ли явилось для Ермолова неожиданностью, но он оказался абсолютно не готов к нему. Конечно, официального объявления войны не было, и посол России все еще находился во владениях шаха. Никто лучше Ермолова не знал особенностей образа мысли и поведения восточных правителей и того, какое значение они придают соблюдению международных норм. Однако высказать свои соображения означало лишь навлечь на себя совершенно очевидный упрек: «Если вы так уверены, что Персия стремилась к войне, почему же вы не прибегли к самым очевидным способам убеждения?» По дороге обратно в Россию Меншиков был задержан сердаром Эривани, и ему было разрешено продолжить путь только благодаря вмешательству британского министра, которого русские же и обвинили в интригах с целью разжигания войны. Пограничные провинции Бомбак и Шурагель подверглись вторжению эриванских войск, а Карабах – армии Аббас-Мирзы. Русские войска, разбросанные небольшими отрядами по всей территории большой страны, подверглись внезапному нападению и в большинстве случаев были уничтожены. Гюмри (Александрополь) был взят в блокаду, однако гарнизону удалось бежать. С другой стороны, отряд численностью почти 1000 человек, забыв о традициях Котляревского, сложил оружие на берегу Ак-Карачая. Шуша также была осаждена, однако под командованием коменданта полковника Реута и его помощника майора Клюке фон Клюгенау (это имя мы еще не раз услышим в связи с Дагестаном) город держался полтора месяца. Через 6 недель подоспела помощь, и осада была снята. Вероятно, это спасло Грузию от участи Карабаха, который был разрушен, а население было почти целиком вырезано. Елизаветполь открыл ворота завоевателям. Дальняя Ленкорань была покинута гарнизоном, который нашел себе прибежище на острове.