— Нет, не хочу, — посмотрела ему в глаза.

— Тогда в чем дело?

— Я сомневаюсь, что смогу испытать к тебе нечто большее, чем есть сейчас.

— И что же есть сейчас? — а по спине побежал противный холодок, таких слов он не ожидал.

— Не важно… — поспешила вернуться к столешнице, где ее дожидался хлеб.

— О нет. Раз уж сказала А, говори и Б, — встал за спиной.

— Ну, коль так просишь, — произнесла на выдохе, — четыре с половиной года назад я тебя любила, Жень. Можно сказать, болела тобой. Как маленький пёсик, который переминается с лапки на лапку, машет хвостиком, поскуливает в надежде, что хозяин его погладит. Но когда всё случилось, я похоронила свою любовь к тебе, живьем закопала. И вот она задыхалась, умирала медленно, мучительно. И однажды стихла. Больше её нет … той любви. Все эти дни я думала, как поступить правильно. В первую очередь для Пашки. Наверно, правильнее будет просто оставить все как есть. Ты будешь с ним общаться, если хочешь, а я… я не буду мешать.

— Нет, — кое-как выдавил из себя, — я не согласен. Нихрена это не правильно, — развернул Лизу к себе лицом, — нихрена. Если бы твои чувства реально задохнулись в той метафорической могилке, то не было бы всего, что уже успело между нами произойти. Ты сейчас, то ли обманываешь себя, то ли уговариваешь.

— Нам будет слишком сложно вместе. Скорее всего, ничего не выйдет. А для Паши наши споры выйдут в итоге боком. Ты бескомпромиссный, я тоже упрямая.

— В общем, — буквально дырку в ней прожег взглядом темных глаз, — мы полетим в Москву. Через два дня. Думаю, тебе хватит времени собраться. И всё! Всё, Лиза! — чуть ли не прорычал. — Больше никаких размышлений, они тебе идут во вред. Поняла?

— Давай ужинать…

— Поняла? — угрожающе навис.

— Да, — аж голову вжала в плечи, — но отец…

— Вот и отлично. А Семена Аркадьевича я беру на себя.

Ишь ты, любовь она похоронила, закопала живьем. Ей бы с таким талантом сочинительства книги писать.

— Нет, Евгений Федорыч, — уверенно мотнул головой Семён. — Я с вами не поеду. И не уговаривай. Лиза уже пыталась утром, кое-как отбился. Теперь ты… Вам и без меня будет, какие вопросы решать.

— У вас это семейное что ли? — нахмурился, руки сложил на груди. — Что за детское упрямство?

— Мой дом здесь. Когда-то этот лес спас меня, уберег от бутылки, к которой уже было руки тянулись.

— Так, давайте не насовсем, если не хотите бросать дом. Хотя бы на время, заодно обследуете свою спину, походите по врачам. А уж потом, если будет совсем невмоготу, вернетесь.

— Обследоваться я и в Кемерово могу. Тем более, уже проверял спину. Остеохондроз старческий, который не лечится. А если что, у меня здесь друзей много, придут, помогут. До того, как Лиза ко мне приехала, я в лесу жил уже без малого семь лет. Думаешь, если уедете, я тут сразу в трех соснах потеряюсь? — усмехнулся.

— Но она без вас ехать не хочет, — исчерпал все аргументы.

— Захочет, — сбросил пепел с сигареты, который тут же подхватил ветер. — А ты… — посмотрел на него таким взглядом, что Соколов понял, он не поедет, — ты лучше свою силу убеждения направь на нее. Я привык чувствовать себя хозяином своей жизни, на чужой шее никогда не сидел и не буду. Жить в тайге было моим и только моим решением. В какой-то степени я тоже поступил нечестно с Лизой. Предпочел ее с внуком перетащить сюда, а не самому вернуться в город или на худой конец в деревню. Я в свое время спрятался от людей, а потом как-то бездумно и Лизу вынудил спрятаться.

— Слабые оправдания, чтобы не ехать, — прислонился к балке, поддерживающей крышу веранды. — Ей с вами будет проще, привычнее. Да и Пашка, он вас любит. Раз считаете, что тогда ошиблись, так почему сейчас не поступить правильно?

— Нет, — и затушил сигарету о днище консервной банки. — Все мы, Евгений Федорович, в чем-то эгоисты. Мой эгоизм в нежелании покидать дом, которому я отдал столько лет, который своими руками сделал пригодным для жизни. И что же? Отдать его теперь в руки какому-нибудь пьянице, который убьет здесь всё? Я уеду, так они нового егеря пришлют. Меня ждать никто не будет. Прошлый егерь как раз и довел дом до состояния лачуги. Будь я не уверен в тебе, то сделал бы все, но дочь с внуком не отпустил. Но я уверен. Ты мужик со стержнем, не бросишь их. Главное, не дави на неё.

— Постараюсь. Не давить.

— Постарайся, — окинул взором угрюмые ели. С таким диагнозом, как у него, бессмысленно даже рыпаться. А начинать все это лечение — только кровь портить окружающим. Дочери надо свою жизнь поставить на рельсы, наладить отношения с отцом ребенка, заниматься сыном, а не сидеть около его койки с заплаканными глазами. Вроде и рано помирать с одной стороны, но с другой, значит, столько отмерено, значит, судьба. Болезнь не спрашивает, когда приходить, она просто приходит и делает свое чёрное дело. Был бы, какой попроще недуг, или хотя бы одна почка плохая, может, и имело бы смысл бороться. В его же случае проще оставить все как есть.

У него было время подумать, прикинуть варианты, поизучать информацию в интернете. Пересадка удовольствие крайне дорогое. И откуда брать деньги? У Соколова просить? Мол, раз дочку пригреть готов, то и его вдогонку вылечи? На такое он не пойдет. Да и риск отторжения велик, особенно у возрастных пациентов. А диализ то еще «удовольствие». Это несколько многочасовых процедур в неделю. Вывод, придется в любом случае перебираться в город, где искать жилье и просто жить от процедуры до процедуры, и все равно сдохнуть, не дождавшись спасительной пересадки. Лучше уж пусть государство молодых спасает, детей.

Вечером Лиза еще раз попыталась убедить отца поехать с ними, но без толку.

— Тогда и я не поеду, — уставилась на него негодующим взглядом.

— Дочь, повторяю снова, я справлюсь.

— Лет пять, шесть назад да, ты может и справился бы. Но не сейчас. Честно, я вообще не понимаю, за что ты так держишься? За чужой дом? А если власти посчитают, что тебе пора на покой, они же и разговаривать не станут, просто заменят тебя, выставят за дверь. Пока мы были вместе, это было бы сложнее, все-таки маленький ребенок.

— Вот если попросят, я к вам и нагряну, — устало улыбнулся. — Я сюда душу вложил, силы. А еще я бирюк.

— Угу, бирюк с кучей друзей и знакомых.

— Да, именно так. Знакомых много, но в обществе, тем не менее, я чувствую себя неуютно. И ты это знаешь. Заканчивай, Лиз. Я пожилой человек, мне нельзя так много спорить.

— Ну, пап, — опустилась на стул.

— Всё, всё… всё. И не надо мне вот этих «не поеду, останусь». Ты взрослая женщина, мать, думай о сыне в первую очередь. Как будешь поднимать его на ноги.

— Не знаю, — прикрыла глаза, — мне все это кажется каким-то сном. Будто не со мной происходит. Куда я еду? Зачем? Жить на дотации Соколова?