— Я могу согласиться, что они не ангелы, — усмехнулсяФархад, — но и сам аль-Рашиди не похож на агнца божьего. Он спланировал иосуществил такие террористические акты, что весь мир содрогнулся. Если,конечно, авторство, которое приписывают ему, соответствует истине.

— Вы полагаете, что это тоже миф? — улыбнулся Брикар.

— Не знаю. Я меньше всего верю в почти невероятного злодеяУсаму бен Ладена, который командует всеми, сидя в своей пещере где-то награнице между Афганистаном и Пакистаном.

Брикар рассмеялся. Снова налил себе вина.

— У вас парадоксальный взгляд на все события, — сказалфранцузский журналист, — но согласитесь, что я прав. Каждый по-своему трактуетто или иное событие. Если бы во Второй мировой войне победили японцы, то они воимя справедливости усадили бы на скамью подсудимых все американское руководствово главе с Трумэном, которых объявили бы виновными в преступлении противчеловечества. Две атомные бомбы, сброшенные на мирные города, — это более чемубедительный аргумент для подобного обвинения. Но история не знаетсослагательных наклонений. Иначе английские летчики и премьер Черчилль, личноотдавший приказ о бомбардировке Дрездена, оказались бы на скамье подсудимыхвместо Геринга.

— Черчилль был демократически избранным премьером. Он дажепроиграл сразу после войны. А Геринг и вся эта шайка вместе с Гитлером былифашистами, которые проводили античеловеческую политику…

— Но пришли к власти демократическим путем, — развеселилсяБрикар. — Вот так и бывает, уважаемый господин Сеидов, что все в этом миреимеет оборотную сторону медали. Демократия не панацея, но если ее используют всвоих интересах фашисты, то стоит задуматься над такой демократией.

— Вы можете предложить нечто другое?

— Я — нет. Но я не философ и не политолог. Только я понимаю,что диктат американцев и их союзников уже всем порядком осточертел. И дажемногим европейцам, которые понимают, что мир не может быть таким, каким егохочет видеть Вашингтон. А остальные народы тем более не хотят подстраиватьсяпод американцев.

— И тем не менее я не совсем согласен с вами насчет методоваль-Рашиди, — убежденно ответил Фархад, — даже с учетом того, что не все в этоммире искренне любят американцев и их образ жизни.

— Вам нужно поговорить с самим аль-Рашиди, — убежденносказал Брикар, улыбаясь и показывая свои красивые ровные зубы.

Сеидов помнил кривые зубы сына своего кровника. И егохарактерный нос с горбинкой. Юсуф аль-Рашиди был похож на своего отца.Темноволосый, черноглазый, с характерной горбинкой нос. Он был темный от рождения,имел тонкие губы, прижатые уши. Фархад недоверчиво посмотрел на своегоспасителя. Нет, это явно не Юсуф. Французский журналист был высоким, красивыммолодым человеком. У него прямой нос, светлые голубые глаза, вьющиесятемно-каштановые волосы, большие, слегка оттопыренные уши. Он пил вино, громкосмеялся и был совсем не похож на того молчаливого юношу, с которым онивстречались больше двадцати двух лет назад. Кроме того, Брикар был известнымжурналистом, и его репортажи уже целый год передавались из Ирака.

— Я хотел бы с ним встретиться, — признался Сеидов, — чтобыувидеть его через столько лет. Если это возможно…

— В таком случае вы сейчас с ним поговорите, — неожиданносказал Брикар, поднимаясь со своего места и направляясь куда-то в другуюкомнату.

Разговор шел по-арабски, и Кажгельды все понимал. КогдаБрикар вышел, переводчик испуганно посмотрел на Сеидова.

— Сейчас придет сам аль-Рашиди? — немного взволнованноспросил он. — Неужели мы его сейчас увидим?

— Не знаю, — ответил Фархад.

Брикар вышел из комнаты. В руках у него был телефонспутниковой связи.

— Вы можете поговорить с самим Юсуфом аль-Рашиди, — сказалон, отдавая телефон Сеидову. Тот взял аппарат и немного дрогнувшим голосомпроизнес:

— Добрый вечер, Юсуф.

Он услышал голос и вздрогнул. Голос был почти прежний. Этобыл тот самый Юсуф аль-Рашиди, которого он знал. Глуховатый молодой голос,говоривший по-арабски.

— Приветствую тебя в нашей стране, дорогой друг.

— Я хотел поблагодарить тебя за наше спасение, — сказалФархад.

— Ты забыл, что я обязан тебе жизнью своего отца, которую тыпродлил почти на двадцать лет. Мы этого никогда не забудем.

— Спасибо. Мы сможем увидеться, пока я здесь?

— На все воля Аллаха. Будь нашим гостем, и мы решим, когданам лучше увидеться.

Фархад протянул телефон Брикару.

— Где он находится? — спросил он у французского журналиста.

Тот пожал плечами.

— Этого никто не знает. Может, он сейчас сидит где-нибудь наТаймс-сквер в Нью-Йорке или на Красной площади в Москве. Никто не знает, где оннаходится в этот момент. Но я могу точно сказать, что его уже нет там, где онтолько что был.

— Понятно, — улыбнулся Фархад. Он вспомнил про кольцо насвоей руке. Если в него вмонтирован передатчик, то он практически бесполезен,пока Юсуф находится на таком расстоянии от него. А когда сам Юсуф захочет с нимвстретиться, никто не знает.

— Мы завтра должны улетать, — напомнил Сеидов, — и если онне успеет вернуться в Ирак, то мы с ним не увидимся.

— Они фаталисты, — напомнил французский журналист, — и считают,что все предопределено. Поэтому так спокойно относятся к жизни и смерти,считая, что все в руках Аллаха. Легко быть верующим человеком и полагаться навысшее божество.

— А вы, очевидно, атеист?

— Скорее агностик, — поправил его Брикар. — Я социалист посвоим убеждениям. Агностик и социалист. Может, поэтому я так яростно критикуюамериканцев.

Сверху спустилась Алена. Она была наверху подозрительнодолго. Фархад встретил ее мрачным взглядом.

— Я думал, что вы никогда к нам не спуститесь, — сказал он.

— Мне нужно было привести себя в порядок, — ответила молодаяженщина, усаживаясь за стол. Она попробовала финики, и они ей понравились.

Брикар, извинившись, вышел из комнаты, чтобы распорядитьсяоб ужине.

— К нам сейчас звонил сам аль-Рашиди, — восторженно заявилКажгалиев, — можете себе представить! Он разговаривал с Фархадом Алиевичем.

— Он находится в Басре? — быстро уточнила Алена.

— Не знаю, — ответил Сеидов, — во всяком случае, не в нашемрайоне — это точно. Я говорил с ним по спутниковому телефону.

— Все равно разговор могли перехватить и засечь, — показалаона взглядом на кольцо Фархада.