— Каждое утро все они собирались на кухне в нижнемэтаже замка Боклер. Кухарь любил их, сам не зная почему. Всегда что-нибудьподносил им настолько обильное и настолько вкусное, что завтрак обычнозатягивался на два, порой и на три часа. Я не раз ела с ними вместе сГеральтом. Поэтому знаю, какие абсурдные разговоры они привыкли вести.

* * *

По кухне, опасливо ступая когтистыми лапками, расхаживалидве курицы — одна черная, другая пестрая. Поглядывая на завтракающую компанию,куры склевывали с пола крошки.

Компания, как и каждое утро, собралась в дворцовой кухне.Кухарь любил их, неизвестно почему. Всегда у него находилось для них что-нибудьвкусненькое. Сегодня это были яичница, супчик на мучной закваске, тушеныебаклажаны, кроличий паштет, половинка гуся и колбаса со свеклой, а ко всемупрочему — большой кусок козьего сыра. Ели с аппетитом, в молчании. Не считаяАнгулемы, которая молчать не умела.

— А я вам говорю: для начала устроим здесь бордель. Акогда уже сделаем все, что надо сделать, вернемся и устроим дом разврата. Яосмотрела место. Здесь есть все. Одних только цирюлен насчитала девять да восемьаптек. А вот бордель всего один. И никакой конкуренции. Мы откроем болеероскошный. Купим одноэтажный домик с садиком…

— Смилуйся, Ангулема.

— Исключительно для почтенной клиентуры. Я будубордель-маман. Уверяю вас, мы зашибем здесь хорошие денежки и заживем не хужешикарных господ. В конце концов меня изберут советницей, и тогда-то уж я вамнаверняка не дам помереть, потому что как только меня изберут, так я изберувас, не успеете и оглянуться…

— Ангулема, ну пожалуйста… Отведай бульон с паштетом.Некоторое время стояла тишина.

— На что нынче охотишься, Геральт? Трудная работа?

— Очевидцы, — ведьмак поднял голову надтарелкой, — дают противоречивые описания. Следовательно, либо прыскирник,а значит, работа предстоит достаточно трудная, либо делихон, то есть — среднейтрудности, или же нажемпик, то есть — сравнительно легкая. А может выйти и так,что работа и вовсе легкая, потому что последний раз чудовищ видели передЛаммасом прошлого года. Они могли перебраться из Помероля за тридевять земель.

— Чего им и желаю, — сказала Фрингилья, обгладываягусиное бедрышко.

— А как там, — неожиданно переменил темуведьмак, — у Лютика? Я видел его так давно, что все сведения о нем черпаюиз распеваемых в городе пашквилей.

— У нас положение не лучше, — улыбнулся, не разжимаягуб, Регис. — Знаем только, что наш поэт уже вступил с госпожой княгинейАнарьеттой в отношения столь близкие, что позволяет себе даже при свидетеляхдостаточно фамильярно именовать ее Ласочкой.

— Точненько бьет, — сказала с набитым ртомАнгулема. — У госпожи княгини действительно какой-то ласочкин нос. Неговоря уж о зубах.

— Идеальных людей не бывает, — сощуриласьФрингилья.

— Правда ваша, тетечка.

Куры, черная и пеструшка, обнаглели настолько, что принялиськлевать башмаки Мильвы. Лучница отогнала их пинком и выругалась. Геральт ужедавно приглядывался к ней. Теперь решился.

— Мария, — сказал он серьезно, даже сурово. —Я знаю, что наши беседы трудно назвать серьезными, а шутки — изысканными. Нотебе вовсе не обязательно демонстрировать нам столь уж кислую мину. Что-нибудьслучилось?

— Именно что случилось, — сказала Ангулема.Геральт успокоил ее резким взглядом. Слишком поздно.

— Да что вы знаете? — Мильва резко встала, чуть неповалив стул. — Ну, что вы знаете-то? Чтоб вас бес разорвал и холера! Взадницу меня поцелуйте все вы. Все! Ясно?!

Она схватила со стола кубок, осушила до дна, потом, незадумываясь, хватила им об пол. И выбежала, хлопнув дверью.

— Дело очень даже серьезное, — подтвердилРегис. — Не ожидал я от нашей милой лучницы столь экстремальной реакции.Как правило, так ведет себя тот, кому, простите за вульгаризм, дают от воротповорот. Но в данном конкретном случае имело место явление, я бы сказал,обратного характера.

— О чем, гуль вас раздери, вы говорите? — занервничалГеральт. — А? Может, кто-нибудь скажет наконец, в чем тут дело?

— Не в чем, а в ком. В бароне Амадисе де Трастамаре.

— Рябомордом охотнике?

— В нем самом. Он признался Мильве в любви. Три дняназад на охоте. Он ее уже месяц как на охоту таскает…

— Одна охота, — Ангулема бесстыже сверкнулазубками, — продолжалась два дня. С ночевкой в охотничьем домике, понял?Даю голову на…

— Замолкни, девушка. Говори, Регис.

— Торжественно и формально он просил ее руки. Мильваотказала, кажется, в достаточно резкой форме. Барон казался человекомрассудительным, однако воспринял отказ как незрелый юноша, надулся инезамедлительно выехал из Боклера. А Мильва с тех пор ходит как пыльным мешкомпришибленная.

— Слишком уж мы тут засиделись, — буркнулведьмак. — Слишком.

— И кто это говорит? — произнес молчавший до техпор Кагыр. — Кто это говорит?

— Простите. — Ведьмак встал. — Поговорим,когда вернусь. Управляющий виноградником Помероль ждет меня. А точность —вежливость ведьмаков.

* * *

После бурного бегства Мильвы и ухода ведьмака оставшиесязавтракали в молчании. По кухне, пугливо ступая когтистыми лапками, расхаживалидве курицы, одна черная, другая пестрая.

— Есть у меня, — заговорила наконец Ангулема,поднимая на Фрингилью глаза поверх тарелки, которую протирала корочкойхлеба, — одна проблема.

— Понимаю, — кивнула чародейка. — Ничегострашного. И давно была последняя менструация?

— Да ты что! — Ангулема вскочила, переполошивкур. — Ничего похожего! Дело совсем в другом.

— Ну, так слушаю.

— Геральт хочет меня здесь оставить, когда отправится вДальнюю дорогу.

— Ого!

— Не перебивай меня, ладно? Я хочу ехать с ним, сГеральтом, потому как только с ним я не боюсь, что Одноглазый Фулько снова менясцапает здесь, в Туссенте…

— Ангулема, — прервал ее Регис. — Не сотрясайпопусту воздух. Мазель Виго слушает, но не слышит. Она занята только одним:отъездом ведьмака.