– Как странно, – пробормотала я в замешательстве.

–– Что?

–– Ну, встретиться вот так, неожиданно…

–– … да ещё в таком месте, – подчеркнул он, подозрительно меня разглядывая. – Честно говоря, не думал, что вас можно здесь встретить.

–– Но вы тоже здесь, – попробовала защищаться я. – Почему вы считаете, что быть здесь странно только для меня?

–– Я мужчина. И я не женат, – ледяным тоном возразил он. – Мне трудно поверить, что в то время, когда ваш супруг рискует жизнью за короля, вы вот так запросто ходите по мужским клубам.

– Вы ошибаетесь, если в чём-то подозреваете меня.

–– В чём-то?

– Ну, в чём-то плохом.

–– Коль скоро вы сами об этом заговорили, стало быть, для этого есть основания.

      Я нетерпеливо передёрнула плечами. Тон Ле Пикара меня раздражал. Кто он такой, чтобы смотреть на меня, как судья?

– Послушайте, Антуан, уж не думаете ли вы всерьез…– Оборвав сама себя, я решила перевести разговор на другую тему. – Что вы делаете в Париже?

– Вряд ли я могу посвятить вас в тайны моей деятельности, – оскорбительно грубым тоном произнёс он. – Но, помимо всего прочего, я намеревался передать вам письмо мужа.

– Ну, так давайте же его, – сказала я поспешно, сразу почувствовав, как разливается внутри меня тёплая, благотворная волна радости.

–– К сожалению, я не знаю, нужно ли оно вам.

–– Что вы имеете в виду? – спросила я нетерпеливо.

      Его лицо стало каменным.

–– Увидев вас здесь, я считаю себя обязанным прежде всего выяснить, что вы здесь делали. Александр – мой друг.

      Кровь прихлынула к моему лицу. В этот миг я почти ненавидела Ле Пикара. Он, похоже , требует, чтобы я оправдывалась? Но что он знает обо мне? Что он знает об этих кошмарных днях, выпавших на мою долю? Какой болван!

–– Это уж слишком, – проговорила я негодующе. – Мне остаётся надеяться, что в следующий раз Александр, чтобы передать письмо, выберет не такого глупца, как вы.

      Я ушла, чувствуя, что меня душит злость. Подумать только, я так ждала известий… хотя бы записки! Я полгода ничего не знала об Александре толком! В кои-то веки так совпало, что и я, и Ле Пикар в Париже, и вот пожалуйста: этот идиот выделывает всякие выкрутасы! Допрашивать меня вздумал! Бывают же такие недоумки!

      От отчаяния я готова была заплакать. Отсутствие Александра и собственное одиночество я ощущала теперь особенно сильно, и радость победы над Клавьером почти растаяла.

Когда на следующий день газеты сообщили, что известие о предъявлении гражданке дю Шатлэ обвинения «было результатом чистейшего недоразумения» и что «полиция приносит в связи с этим самые искренние извинения», я поняла, что мне из гостиницы можно вернуться домой. Там уже нет полиции. Я заплатила за номер и съехала.

      Дома был настоящий переполох. Джакомо, Аврора, Стефания забросали меня вопросами, но я никого не торопилась посвящать в то, как провела последние дни. Уж слишком они были неприятны. Поэтому я деликатно попросила своих близких отложить расспросы и приказала подать себе обед: до того мне хотелось снова вернуться к домашней кухне.

      Ко мне явилась Эжени и робко напомнила о своем плаще и деньгах.

–– Милая моя, – сказала я, – честно говоря, я сейчас не могу вспомнить, где оставила ваш плащ. Но вы оказали мне такую услугу, что я считаю себя очень вам обязанной. Я вдвое увеличу вам жалование, Эжени, и мне кажется, что вы скоро купите себе новый плащ, куда лучше прежнего.

      А вообще, все эти бурные события очень странно на меня повлияли. Некоторые изменения произошли в моём сознании. Если раньше, думая об Александре, я ощущала только горечь и тоску, то теперь к таким мыслям неизменно примешивалось обида. Я так любила его, так надеялась на его поддержку, а его не было со мной в это неприятное время. И он ведь сам сделал так, чтоб его не было.

      Кроме того, я полностью осознала то, что раньше дремало в подсознании,– осознала своё одиночество. Чисто физическое, женское. Как ни странно, разговор с Клавьером был тому причиной. К Клавьеру я чувствовала только неприязнь, но его объятия дали мне понять, чего мне особенно не хватает. Я начинала уставать от своего затворничества. Я досадовала, когда понимала, что образ Александра как-то расплывается в моей памяти. Я начинала забывать, как звучит его голос. Забывала даже черты лица. Шли месяцы, и время разрушительно действовало на память. Стирались в моём сознании, утрачивали чёткость воспоминания о чудесных минутах, пережитых нами вместе. Я начинала побаиваться, что, если наша разлука продлится ещё на полгода, не любовь и нежность будут побуждать меня стремиться к воссоединению с Александром, а лишь благодарность и чувство долга. Как много свидетельств того, с какой лёгкостью время превращает пылких влюблённых просто в хороших друзей. Я боялась этого. Я не хотела терять то волшебное чувство, которое не каждому дано пережить и которым я так дорожила.

      Я не хотела больше быть одна… У меня не было желания что-либо понимать. Нам следует немедленно воссоединиться, хотя бы некоторое время пожить вместе, иначе нас ждёт беда. Мы рискуем стать чужими друг другу, потерять то общее, что нас связывало.

      Я плохо спала по ночам, думая обо всём этом и глядя на роскошный балдахин кровати. Временами новые опасения охватывали меня. Я думала: верен ли мне Александр? В Лондоне, в Вене, во Флоренции (я ведь не знала точно, где он находится) – словом, в любой европейской столице его будут окружать самые красивые и обольстительные женщины. Что он делает? Как себя ведёт? Думает ли хоть иногда обо мне? Я не могла об этом судить, так как даже писем от него не получала.

      Я вспомнила историю с Эммой Гамильтон, и мне пришло в голову, что я не знаю, что в точности произошло между этой женщиной и моим мужем. Тогда я была удовлетворена тем, что мы уехали в Неаполь. Кроме того, тогда был наш медовый месяц и я могла надеяться, что вполне заменяю Александру всех женщин мира. Конечно, ни тогда, ни сейчас я не сомневалась, что он любит меня. Однако я знала его темперамент: горячий, порывистый, необузданный. Если он хочет женщину – он ее берет… Можно ли поверить, что мужчина такого склада скоротает целых шесть месяцев, ни с кем не переспав? Наивно было бы предполагать такое.

      Таким образом, можно было с уверенностью предположить, что какая-то женщина рядом с ним существует. Это, конечно, удесятеряло мою обиду. Он уехал, он живёт теперь в нормальной стране, где уважают аристократов, он пользуется почётом и вниманием, а я прозябаю в этом ужасном Париже, веду битвы за его реабилитацию, подвергаюсь унижениям со стороны Клавьера. Более того, меня ещё обвиняют люди вроде Ле Пикара. И, подумать только, Александр даже не зовёт меня к себе! Если на то пошло, я бы могла всё бросить и вместе с детьми эмигрировать в Англию. Здесь, во Франции, не было ничего такого, чего бы я не согласилась оставить ради счастья быть с Александром.