–– Вы говорите о покойнице, сударыня! Потрудитесь хотя бы подбирать слова.

      Ни один мускул не дрогнул на моём лице.

–– Флора сделала мне немало зла. Но своей смертью она причинила мне куда больше неприятностей, чем жизнью. Так что не пытайтесь остановить меня лицемерными упрёками. Жива Флора или мертва – безразлично; и тогда, и сейчас я сказала бы, что она была довольно мерзкой женщиной, и это сущая правда.

      Помедлив, я презрительно бросила:

–– Вы ведь даже не тоскуете по ней. Вы просто были рады досадить мне. Знаете, почему я вылила вам на голову графин воды? Да потому что мне хотелось дать вам почувствовать, до чего вы мерзкий и жалкий человек, Рене Клавьер… Какая женщина, обладающая достоинством, унизится до связи с вами?

      Его губы дрогнули в кривой усмешке:

–– Ну, эта женщина, положим, сейчас передо мной. Хотя предпочитает и не вспоминать, как шептала мне слова любви под сводами Консьержери.

Какую-то необыкновенно болезненную струну затронула эта едкая реплика в моей душе. У меня даже сердце пропустило один удар. «Должно быть, – подумала я, пытаясь восстановить дыхание и не выдать своего волнения, – это потому, что не было в моей жизни разочарования горшего, чем тогда, когда этот негодяй оставил меня одну перед родами. Это только потому…». Тряхнув головой, словно прогоняя наваждение, я съязвила в ответ:

–– Не преувеличивайте. Я нуждалась в ваших деньгах, только и всего.

–– А сейчас в чем вы нуждаетесь? В утехах? Чем привлек вас Талейран? Настолько ли он хорош в постели, как говорят?

– Талейран?

–– Не хотите же вы убедить меня, что не спите с ним.

–– Вы… как вы смеете говорить так?

–– Я говорю со шлюхой, которая продалась министру… которая до того научилась продаваться, что теперь может даже разыгрывать сцены. Я говорю то, что думаю.

– Но, по-видимому, не всегда думаете, что говорите, – сказала я холодно.

      Он взмахнул рукой.

–– Ну, хорошо! Я побеждён. На этот раз. Вы довольны, милочка?

–– Я вам не милочка! – огрызнулась я. – И я вовсе не довольна одним лишь вашим поражением…

–– Чего же вы хотите?

–– Того, чтобы вы немного послужили мне, господин Клавьер.

–– Немного?

–– Пока я не сочту, что обруч поднят на достаточную высоту, и не опущу его.

– Чёрт побери! – он усмехнулся. – Это вас Талейран подучил? Проклятый хромой дьявол!

– Меня не надо учить. Я сама знаю, чего потребовать от такого негодяя, как вы.

      Мы оба замолчали. Клавьер был в бешенстве, он едва сдерживался. Я стояла напротив него, ежеминутно ожидая, что он ударит меня. Уже раза два он взмахнул кулаком и два раза опустил руку, взглянув на меня с кривой усмешкой. Я знала, что всё это мне даром не пройдёт, что рано или поздно он попытается отомстить мне и за графин с водой, и за дом, и за Флору, но сейчас победа была на моей стороне, и я должна была в полной мере ею воспользоваться. Так, чтобы извлечь из ситуации максимум пользы.

– Вы пожалеете, – проговорил он сквозь зубы.

–– Не сомневаюсь. Но прежде чем мы поменяемся ролями, вы выполните мои условия, даже если вас разорвёт от злости.

      Он молчал. Я не отказала себе в удовольствии ещё раз уколоть его:

– Как видите, сударь, деньги не всегда всевластны. Бывают положения, когда они приносят пользы не больше, чем песок.

–– Быть может, хватит зря сотрясать воздух? Чего вы хотите?

–– Вы немедленно прекратите все дела, начатые против меня. Вы напечатаете во всех газетах о том, что произошло недоразумение, так, чтобы весь Париж знал, что на мне нет вины. Это первое.

–– Первое! А что на второе?

–– А на второе вы замолвите перед вашим другом Баррасом слово за моего мужа. Вы избавите герцога от клейма «вне закона». Если за дело возьмётесь вы, оно тронется с места.

      Клавьер снова поднял руку. И снова опустил.

–– Вы смешны, – сказал он.

– Не настолько, как вы, мокрый с головы до пояса.

–– Вы всерьёз полагаете, что можете меня заставить?

–– Не знаю, как я, но Талейран может. Как вы думаете, если господин министр намекнёт Бонапарту, этой новой синей звезде и надежде Франции, о работе, которую ведёт Клавьер в пользу нашего врага, – как вы думаете, это понравится Бонапарту? А Директории? А самому Баррасу? Вы даже дружбой с Баррасом рискуете.

–– Послушайте, – сказал он свирепо, – ну-ка, убирайтесь отсюда.

–– Наши желания совпадают, гражданин Клавьер. Я тоже не хочу видеть вас ни минутой дольше.

–– А что же вы не уходите?

–– Я хочу еще раз напомнить вас о том, что вы должны сделать для моего мужа.

– Вы, похоже, имеете наглость мне приказывать?

–– Я не приказываю. Я советую.

–– Советуйте тогда, когда вашего совета просят.

–– Я так обычно и поступаю. Но вы, гражданин Клавьер, иногда поступаете так опрометчиво, что я просто вынуждена просить вас не поступать так на этот раз.

–– Вы воображаете, что полностью держите меня в руках?

– Да, – сказала я уверенно. – Впервые, гражданин Клавьер, я полностью держу вас в руках. И я не намерена быть слишком милостивой. Я буду ждать два месяца. Если по истечении этого срока я не буду удовлетворена, Талейран сам потребует у вас удовлетворения. Вы уже имели возможность убедиться, до какой степени мы дружны.

      Я вышла, хлопнув дверью. Внутри у меня всё вибрировало. Я не знала, удастся ли полностью мой шантаж, поверит ли Клавьер в выдумку о моих преувеличенно близких отношениях с Талейраном, но все равно ощущение успеха несло меня, как на крыльях. Ошеломленная, я даже немного заблудилась в переплетении галерей клуба, но потом сориентировалась и уверенно направилась к выходу.

      Уходить действительно была пора. Клуб был не так тих и безлюден, как час назад; теперь здесь появились посетители, и мне хотелось поскорее уйти, чтобы, не дай Бог, не быть узнанной. Я и так поступила достаточно рискованно, когда решила явиться сюда.

      У самого выхода я столкнулась с каким-то невысоким офицером. Столкновение было сильным, и сумочка оказалась выбитой из моих рук. Мужчина бросился её поднимать, потом протянул мне с несколько вольным жестом:

– Не теряйте, моя красавица…

      Мы буквально отшатнулись друг от друга. Я с ужасом узнала Ле Пикара. А он, без сомнения, узнал меня.

–– Вот так встреча! – протянул он с непонятным мне выражением.

      Я сжала зубы, проклиная на чём свет стоит свою неудачливость. Ле Пикар был в форме синего офицера, с розой в петлице. Его взгляд, устремлённый на меня, был просто пронизывающий, и я невольно смутилась.