Но я уснула, и последней моей мыслью было то, что я никогда и ни за что на свете не прощу Клавьеру унижений, которые я испытала за эти ужасные два дня – этих блужданий по Парижу, боязни полиции и особенно чувства отчаяния, заставлявшего меня иногда терять голову.

7

      Проснувшись утром, я сразу посмотрела на часы. Было девять утра. Я слышала, как от дома отъехала карета, а потом раздался унылый голос угольщика и стук обитых железом колёс его повозки. Она громыхала по улице с ужасным шумом. Я поднялась, немного постояла, чтобы всё вспомнить, потом накинула плащ и хотела выйти.

      Дверь была заперта. Я и так и сяк пыталась повернуть ручку, но факт оставался фактом: дверь не поддавалась. Меня бросило в жар. Все подозрения мгновенно проснулись во мне, доверие к Талейрану исчезло. Уж не воспользовался ли он моим положением и не заманил ли меня в ловушку? Может, сюда сейчас придёт полиция?

      Охваченная самыми дурными предчувствиями, я забарабанила в дверь так, что у меня заболели ладони. Из-за двери не было никакого ответа. Обессиленная, я опёрлась рукой о стену, прижалась лбом к ладони, переводя дыхание.

      Наконец, за дверью раздались шаги, потом ключ повернулся в замке, и передо мной предстала Шарлотта, ещё в ночном чепце, но уже вполне одетая. Поправив очки, она сурово спросила меня:

–– Что это вы устроили такой шум?

      Я в замешательстве взглянула на экономку. Она, кажется, готова была отчитать меня, как школьницу, за напрасное беспокойство и, похоже, вообще была склонна без особого почтения относиться как к хозяину, так и к его гостям.

– Ну разве… разве меня не заперли? – спросила я озадаченно.

–– Вас заперли, потому что на это была причина. Вас заперли, потому что это было разумно.

–– Разумно?

– Да, иначе, сударыня, вы могли встретиться с той дамой, которая была в другой комнате. Монсеньор находил это нежелательным.

      Она называла Талейрана “монсеньор”, словно тот ещё был епископом.

–– Теперь эта дама уехала. Можете не беспокоиться.

–– А где сейчас господин де Талейран?

–– Монсеньор вот уже полчаса как работает. Он просил вас зайти к нему в кабинет после того, как вы приведёте себя в порядок.

      Шарлотта принесла мне воды и ещё целый ворох одежды: платье, шёлковые чулки с подвязками, изящные туфельки из мягкой кожи. Я обратила внимание на платье: модное, из дорогого тёмного бархата, очень хорошего покроя. Оно почти подошло мне.

–– Когда вы будете уезжать, найдётся приличный плащ и шляпа, – сказала Шарлотта.

–– А чья это одежда? – спросила я забеспокоившись.

–– Госпожи герцогини Фитц-Джеймс.

–– И она… она не обидится, что я взяла её вещи?

– Не обидится. Она ездит по всяким домам, и у неё так много вещей, что она даже не знает толком, что ей принадлежит.

      Она развернула зеркало так, чтобы я лучше себя видела.

– Ну-ка, давайте я вас причешу.

      Руки этой служанки были так ловки, что, пожалуй, даже Маргарита с ней не сравнилась бы. Она уложила мои волосы, завила их, надушила и потратила на всё это едва ли пятнадцать минут.

– Это невероятно, – сказала я с улыбкой.

–– Ещё бы! Монсеньор знает, кого нанять!

      Часы оказывали уже десять утра, когда я с сильно бьющимся сердцем приоткрыла дверь кабинета.

Талейран, такой же аккуратный и собранный, как и вчера, сидел за своим рабочим столом и быстро что-то писал. Перо брызгало и рвало бумагу. Чуть в стороне лежал незапечатанный пакет. Министр, едва подняв голову, кивнул мне, приглашая сесть и подождать. Я опустилась на жёсткий стул с высокой спинкой, но сидела очень прямо, напряжённо сложив руки на коленях. Несмотря на то, что все обстоятельства мне благоприятствовали, я не могла избавиться от волнения. Как-никак, сейчас я узнаю, как сложится моя судьба. Придётся ли мне уезжать в Бретань, оставив после себя славу преступницы, или я буду жить в Париже и посрамлю своего врага.

      Ждать пришлось долго. Талейран работал, не отрываясь от бумаг ни на минуту. Я украдкой наблюдала за ним, вспоминала наш вчерашний разговор и, как ни пыталась, всё равно не могла до конца понять, почему же он помогает мне тогда, когда все от меня отвернулись. Он говорил о симпатии, дружбе, происхождении. Но, глядя на него сейчас, такого холодного, напряжённого, бесстрастного, я не могла поверить, что всё это может быть для него важным.

      Он поднял голову.

–– Вы хорошо спали?

      Я кивнула. Его холодные синие глаза внимательно окинули меня взглядом, и он улыбнулся.

–– Ба, да вы просто восхитительно выглядите, мадам дю Шатлэ. Вам не следует подолгу жить в Бретани. Я по привычке полагал, что эта унылая земля производит только вереск и дрок, а там, оказывается, бывают розы не хуже французских. Э?

– Это первый комплимент, который я от вас услышала, господин де Талейран, – сказала я.

– Стало быть, это только начало.

      Мне было легко с этим человеком. Возможно, это чувство было вызвано благодарностью, но я успокаивалась уже от того, что слышала звук его голоса. Похоже, мне ещё придется оценить, до какой степени мне повезло, что Талейран взял мою сторону.

–– Господин министр, простите, но я всё-таки хотела бы знать, как быть с Клавьером и тем, что…

–– С Клавьером? Клавьер, моя дорогая, очень скоро пожалеет о том, что имел неосторожность досадить вам, ибо это ему придётся улаживать то, что им же и было начато.

–– Почему вы так уверены?

–– Потому что многие люди находятся у меня в руках, друг мой, а Клавьер – в особенности. Взгляните-ка.

      Он взял тот самый незапечатанный пакет и протянул его мне. Внутри него было какое-то письмо.

– Я могу прочитать?

–– Да, разумеется! Вы должны прочитать.

      Я осторожно развернула письмо. Оно было короткое и весьма сухое.

      «Господин Клавьер, весьма неприятное дело вынуждает меня писать вам. Женщина, пользующаяся моим искренним уважением и симпатией, попала в тяжёлое положение, суть которого и мне, и вам хорошо известна. Мне известно так же и то, что ваше участие в вышеупомянутом деле сыграло решающую роль.

Не сомневаясь в том, что вы участвовали в нем лишь по недоразумению, а не по злому умыслу, я вынужден настоятельно просить вас прекратить причинять неприятности знакомой нам обоим особе, иначе вы поставите меня перед необходимостью предать гласности факты, касающееся ваших связей с Англией, ваших депеш серу Уильяму Питту и вашего сотрудничества с английской разведкой.

      Дабы вы поверили серьезность моих намерений, довожу до вашего сведения, что знаю, каким образом вашим торговым кораблям удавалось свободно проходить через английскую блокаду, какой ценой вы заслужили столь редкое расположение английского правительства и какой была ваша ему благодарность.