Вместо ответа Василий обратился к Самохину:

– Десерт, наверное, не затевали?

– Обижаете, – развел руками Феликс Николаевич. – Без особых изысков, но шарлотку уж я сотворил.

– А вы с корицей ее? Я вот один раз корицы не рассчитала, так теперь эта горечь меня преследует, как на шарлотку посмотрю, просто брррр, – вклинилась Нина.

Разглядывая вполне симпатичную, но отталкивающе настырную женщину, Люша с грустью думала: «Какой тяжелый, обреченный на одиночество тип людей представляет эта неуёмная тетка. Она самовыражается за счет близких, одобрение которых ей не так уж и важно. Главное – удовлетворить страсть словоблудия, заявить о себе. Такие за все хватаются, многое умеют и знают, но во всем скользят по поверхности, не вникая, бросая начатое на полпути, загораясь то одним, то другим. Сегодня это йога, завтра – кружок доморощенных супрематистов, послезавтра вообще какая-нибудь уринотерапия. Самый катастрофичный вариант – религиозность в духе сектантства. Впрочем, атеистки этого разряда не менее чудовищны. Да, определенно Нина вылеплена из одного теста с нашей дачной Ленкой – коннозаводчицей, у которой на полочке соседствуют иконки, жук-скарабей и свиток с индуистской многорукой богиней. При этом Ленка не оставляет порывов защитить «кандидатскую» по политологии (вот же науку выкопали!) и освоить в совершенстве японский язык. Ни того, ни другого, конечно же, не случится. Так и пребудет с ней этот интеллектуальный и духовный хаос, стирающий границы добра и зла, представление о которых у таких людей флюгерообразно, под стать настроению, то вправо, то влево. Мерило всему – она сама и ее желания. Потому мужья и дети спасаются бегством. А «нины-лены» обличают их и высмеивают перед каждым встречным-поперечным».

– Дай соль мне, пожалуйста, – попыталась переключить внимание подруги на себя Жози, полное имя которой оказалось Жозефина. Жозефина Семеновна Непопова! О как! А Нина звалась всего лишь Ниной Ивановной Столбовой. Василий уже окрестил про себя парочку Стопоповыми.

– С солью вообще изумительная история приключилась. Помнишь, Жозь? – передавая подруге солонку, принялась за старое Нина. – Значит, начну с того, что мой муж всегда ел всё подряд, как баклан. Вот потому теперь и лежит с раком прямой кишки, с разрезанным пахом в институте Герцена, что, слава Богу, касается его второй жены, а не меня.

– Нина! – умоляюще крикнула зарумянившаяся Жози.

– А здесь что – брезгливые имеются? – захохотала Нина, ударяя себя по коленке.

– Представьте себе! – громко и отчетливо произнесла Лика и дипломатично перевела разговор: – Лучше расскажите, кто вы по профессии, чем занимаетесь. Судя по всему, это связано с многочисленными поездками?

– Сейчас-то я в свободном полете. А до этого – да, жизнь меня потаскала. Геологоразведка, как есть! Вам это что-нибудь говорит?

– Чрезвычайно интересно, – с тоской произнесла Даша.

– Интересно, это когда ты в нефтяном концерне сто пятьдесят кусков получаешь, а когда в НИИ на пятнадцать тысяч корячишься? Да, Жозь?! – Гомерический хохот потряс Столбову.

Люша переглянулась с Дарьей, предчувствуя, что все, сидящие за столом, решительно откажутся от десерта и чая и вырвутся наконец из-за стола на свободу.

В этот момент в ворота отеля вошел представительный улыбчивый мужчина в добротном костюме, галстуке, который ничуть не создавал ему неудобств в жару, с ухоженной седой бородкой и тщательно уложенными волосами. В руках у него был портфель из крокодиловой кожи. «А портфельчик-то отменный», – прищурилась Люша, разглядывая квадратики, тянущиеся выпуклой, организованной грядой – от крупных к мелким, с края до края кожаного бока.

– Роман Романович?! – удивленно и не без радости воскликнул Говорун, кинувшись навстречу гостю. Дарья так же проворно поднялась и с улыбкой последовала за мужем.

– Ну, здравствуйте, мои дорогие! Милые мои! Страдальцы. – Роман Романович горячо потряс руку Василия, приложился к ручке Дарьи и, влекомый хозяевами в дом, с почтением кивнул всей честной компании на террасе. Даша подбежала к Иде и начала негромко втолковывать ей, как нужно организовать стол для высокого гостя в кабинете Василия.

– Роман Романович Костянский, юрист и ближайший друг Марка Ивановича, царство ему Небесное, – пояснил Самохин и, хмыкнув в усы, добавил: – Еще тот жук.

Благодушный и интеллигентный, Роман Романович покорял с первых минут отеческим теплым взглядом карих глаз, трепетной внимательностью к словам собеседника и живой реакцией. В этот раз адвокат в полной мере разделял горе хозяев. Узнав о смерти Пролетарской, Костянский всплеснул руками и сник. Молча, не поднимая глаз, он замер перед чашкой кофе. И просидел так не менее двух-трех минут, показавшихся Васе с Дашей вечностью. Очнувшись, не стал ужасаться, охать и причитать, а, посмотрев влажными глазами на Говоруна, заговорил размеренно и четко:

– Есть вещи, которые мы изменить не в силах. Мы можем только принять их и смириться. Иметь мужество принять и смириться. Мне кажется, дорогие мои, сегодня именно тот случай.

Увидев, что Василий с трудом понимает его, Роман Романович, пригубив кофе, откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу.

– Я говорил вашему брату, Василий, а он всегда прислушивался ко мне, как к близкому другу, что практически любая цель в жизни достижима. Казалось, что с его умом, энергией, хваткой, звериной интуицией это и не может быть иначе.

Руки Костянского сжались в кулаки. Лицо выражало суровую сосредоточенность.

– Но несколько раз ситуации буквально сбивали его с ног. Вы знаете, что Марк дважды разорялся? Первый раз еще в России. Но это оказалось легко поправимо. А второй раз… Да, стало полным крахом. Он не просто потерял деньги и часть бизнеса, продолжая кататься на «Мерседесе» с охранником, как вон опальный Сосновский. Потерял все до единой нитки, до угла в мотеле!

Адвокат пружинисто поднялся и начал ходить по комнате, заложив руки за спину и раскачиваясь.

– Марк казался сломленным, вырванным с корнем кряжистым дубом. И он бы погиб, засох, сгнил, если бы отчаялся, проклиная судьбу. Но мы тогда, в пригороде Сан-Франциско, приняли этот удар как очередную веху на сложном пути. Да, неприятную, возможно, роковую, но ступеньку, страницу – называйте как хотите… И мы попробовали, забыв прошлое, приподняться и двинуться дальше. Благо Марк мимикрировал в нечто податливое, гнущееся под ураганом, вроде осины. И потому не пополнил армию американских бомжей. Да, он уменьшился, проглотил, сожрал свои амбиции и не подавился ими! – Костянский нацелил ухоженный палец на Василия. – Он уехал в Азию: триста долларов в кармане, организация досуга русских нуворишей, тех, неотстреленных еще малиновых пиджаков. Словом, мрак и ужас. Вьетнам, Камбоджа, Китай, потом Южная Корея, ну а там закрутилось, и Марик вернулся во Франциско не просто победителем. Он построил свой первый мини-отель неподалеку от того мотеля, где загибался четыре года назад от запоев и язвы. Даже я не стал отговаривать его строить гостиницу в бесперспективном месте. Тогда это было важно – водрузить флаг! Этот каменный символ победы над собой и обстоятельствами. Но ранее… ранее лишь примирение с ситуацией и отказ от иллюзий помогли принять верное решение.