— Понятно. Оно досталось его дипломнику, да?

— Ловишь на лету, все так и произошло, — вздохнула Тамара Игнатьевна. — Не знаю, что на меня накатило. Этот мужчина был женат, я тоже замужем. Но мне чего-то не хватало.

— Ты никогда про это не говорила, — задумчиво сказала Гутя.

— Мне позвонили в тот же вечер, — продолжала Тамара Игнатьевна. — Я сняла трубку и не сразу узнала ее голос. — Она поморщилась. — Но я помню его по сей день. Как и все слова. Их немного. — Она усмехнулась, поежилась.

— Ч-что она сказала? — Гутя подалась через стол. Она видела, как подрагивает на бледной верхней губе крупинка сахара, Тамара Игнатьевна любила чай вприкуску.

— Будьте прокляты вы… ваши дети и внуки. — Она запила свои слова тремя глотками чая. — Я знала — в тот день из-за меня жизнь девочки переменилась навсегда.

— Тебе… тебе захотелось отыграть все обратно? — предположила Гутя. — Или рвать на себе волосы?

— Нет, — сказала Тамара Игнатьевна. — Сама не знаю почему, но я, словно защищаясь от исполнения угрозы или защищая вас — детей и внуков, — крикнула ей: «И тебе того же».

Гутя повела плечами.

— Ох. Ты ничего не знаешь о ней?

— Нет, только одно — она уехала по распределению куда-то в Сибирь.

— А вы с дедушкой и мамой — сюда, — сказала Гутя.

— Знаешь, чем больше проходит времени, тем я больше убеждаюсь, что проклятие работает. Оно в силе до сих пор. Неизвестно, когда ему придет конец. Или как положить ему конец.

— Думаешь, смерть твоего мужа, мамин неудачный брак, гибель Сергея — оттуда?

— Хотела бы не верить, но… — Она пожала плечами. — Приходится говорить, что мужчины не держатся в нашем роду, хотя и прежде они уходили рано.

— Неужели ты веришь в эти россказни? — прошептала Гутя.

— Хотела бы не верить, но как?

— Если есть яд, — проговорила Гутя, — то должно существовать противоядие. Нас этому учили в мединституте.

— Ты говоришь о вещах материальных, а то, о чем я — из области мистической.

— Ты, конечно, узнавала, да? Что со всем этим делать?

— Да, почему я и рассказала тебе… сейчас.

— Сейчас? — переспросила Гутя.

— Да. Потому что ты увидела человека, который тебе… интересен. Назовем это так.

— Ты опасаешься, что… мне снова не повезет?

— Нет. Чтобы ты попыталась обойти… перехитрить… в общем, не знаю кого… Судьбу, что ли. Может быть, набраться терпения… Вести себя осторожно…

— Какие полезные советы, — насмешливо заметила Гутя. — Это тебе какая-нибудь московская гадалка рассказала?

— Нет. — Тамара Игнатьевна катала по бледно-зеленой виниловой скатерти хлебный шарик. — Но есть кое-что, правда, это выполнимо примерно так же, как воскрешение из мертвых. — Она усмехнулась.

— Что? Скажи. — Гутя подалась еще ближе и накрыла рукой бабушкину руку, как Петрушину, когда он катал хлебный шарик по столу.

— Все прекратится, — рука Тамары Игнатьевны замерла, но Гутя чувствовала биение пульса на запястье, — если двое из взаимно проклятых родов поженятся.

— Ого! — Гутя засмеялась. — Ну… тогда это навсегда. — Она убрала руку и отодвинулась от стола.

Тамара Игнатьевна пожала плечами.

— Все, что я знаю.

Гутя встала:

— Прекрасные новости, но мне пора спать. Сказка на ночь была захватывающей. Как в детстве. Думаю, черти сниться не будут. Вместо них — женихи.

— Выключи верхний свет, — попросила Тамара Игнатьевна.

Гутя щелкнула выключателем и вышла из кухни.

Тамара Игнатьевна осталась сидеть за столом. Свет лампы над мойкой слабо освещал стол, не мешая рассматривать прошлое.

…Она хорошо помнила вечер, когда тот мужчина, коллега, попросил об одолжении. Он пригласил ее к себе, она сразу поняла, что это не его квартира. В ней не пахло каждодневной жизнью.

— Ты здесь не живешь, — сказала она, оглядевшись.

— Нет. — Он засмеялся, стаскивая красный полосатый галстук. — Здесь живет… любовь.

Она захохотала.

— Я серьезно. Это съемная квартира нашего декана. Иногда он позволяет воспользоваться ею своим лучшим… своим самым исполнительным сотрудникам.

— Ты хочешь сказать, у нашего декана есть любовницы?

— А ты не знала? Разве тебе неизвестно, откуда возникла нынешняя заместительница? А прежняя? Проанализируй, сама все поймешь.

Тамара Игнатьевна испытала настоящее потрясение. Но он не позволил ей отдаться только этому чувству.

— Сейчас мы поужинаем и поговорим, да? — Он подмигнул ей.

Она следила за его плавными движениями, видела, как уверенно он ходит по квартире — она двухкомнатная, в старом доме в центре Москвы. Она тоже прошлась, потом остановилась у окна. Звезды на кремлевских башнях рубиново горели. Они так близко и так ярко светили, что, казалось, обжигали даже сердце.

Он нравился ей — этот большой русоволосый мужчина. Не только ей, знала она. Но он пригласил сюда ее. И она пришла…

— Тебе нравится Пол Анка?

Она оглянулась и увидела, что мужчина стоит над открытым проигрывателем и вынимает из белого конверта пластинку.

— Здесь он есть? — спросила она. — Да, очень.

— Мне тоже, особенно одна вещь…

«You are my destiny…» Она чуть не задохнулась. «Ты моя судьба». Это правда? Она смотрела на него — как похож на самого певца. Такой же коротко стриженный, в очках.

— Ты не против, если мы перед ужином немного выпьем? — подошел, положил руку на плечо. Развернул к себе.

— Нет. — Она покачала головой. — Смотри, какие звезды…

— Ты о рубиновых или настоящих? — спросил, всматриваясь в ее лицо.

Она не ответила.

Он кивнул и отошел к столику, на котором стояла бутылка «Ркацители». В то время пили грузинские сухие вина.

— Возьми. — Он подал ей прозрачный бокал.

Кисловатый вкус вина пригасил привкус во рту, возникший от ощущения близкой опасности. Еще ничего не случилось, но случится. «Вот-вот, вот-вот, — колотится сердце. — Вот-вот».

Глоток — опасность смыта, можно облегченно засмеяться.

— Взгляни на это, — он обвел рукой с бокалом комнату, — на ту… дверь. — Он засмеялся. — Там — настоящее место для защиты… Понимаешь?

Она пожала плечами.

— Но я не… — смеялась молоденькая Тамара Игнатьевна.

— Ты особенная, другая. Редкая. — Он гладил пальцами ее запястье. — Если хочешь знать мое мнение, девочка в аспирантуре — пустое место. Выйдет замуж, нарожает детей, всей науке конец.