– Ты? – вытаращил глаза его друг. – Так, значит, это не Маринкин хахаль меня прессует?

– Что касается твоей жены, так вот что, – произнес Панкрат. – С завтрашнего дня из твоей квартиры все старье вывезут на дачу.

– Зачем?

– Потом здесь будет ремонт. Серьезный ремонт, – не отвечая на его вопрос, продолжил Суворин.

– Зачем? – снова спросил Лешка.

– Потом сюда привезут хорошую мебель и технику, – снова не ответил на его вопрос Панкрат.

– Зачем?

– А потом ты попросишь жену вернуться, – продолжил Панкрат, – если, конечно, к тому времени бросишь играть и пить.

– И сколько я тебе буду должен?

– Это я тебе должен, Лешка, – с лица Суворина исчезла суровость, и он улыбнулся. – Ты ведь мне только что жизнь спас!

– Спас?! – Лешкино лицо посветлело. – Может быть, ты и машину мне купить в состоянии? – осторожно спросил он.

– Ты же ее проиграешь!

– Нет! – Лешка вперился в глаза друга кристально честным взглядом.

– Куплю, – пообещал Суворин. – Сразу после того, как помиришься с Мариной. Но оформим все на нее, – поставил он условие.

– Хорошо! – Леха снова прослезился от радости. – Вот те крест, помирюсь! – пообещал он, перекрестившись и с благоговением глядя на старого друга.

– И как это ты с вилками сообразил? – рассмеялся тот.

– Да от страху, – честно признался Лешка. – Ох и натерпелся я, стоя в шкафу!

Мужчины рассмеялись.

– Как ты там сказал? – переспросил Панкрат. – Два удара – восемь дырок?

Он хлопнул друга по плечу и пожал ему руку. На этом они расстались.

Вернувшись домой, Панкрат захлопнул дверь и закрыл ее на замок. Затем прошелся по всей квартире, тщательно закрывая все окна и опуская жалюзи. Заглянул на всякий случай в шкаф, потом зачем-то под кровать. И остаток ночи провел в своем кабинете за письменным столом, над которым вращались лопасти вентилятора. Сначала перечитал всю скопившуюся за последнее время почту, ответив на пару писем. Потом просмотрел новости: семь нераскрытых убийств на сексуальной почве в Павловском Посаде, уличение воспитательницы в совращении малолетних воспитанниц школы-интерната, убийство жены и детей, которое совершил какой-то придурок, затем прикончивший и себя, и страшная смерть участкового милиционера, буквально разорванного ротвейлером, домашним любимцем семьи, имеющей пятерых детей с признаками врожденного алкоголизма.

На занимательно-информативной страничке выделил заставку «забавно» и прочитал анекдот от покойного Никулина о золотой рыбке, которая предложила поймавшему ее эстонцу исполнить три желания. А он постучал ее головой о борт лодки, приговаривая: «Га-ва-ри, сука, па-эстонски». Потом Суворин несколько часов по крупицам собирал информацию об УБОПе: встречи, заседания, юбилеи, награды, красные даты УБОПа, фамилии. В его случае ничем нельзя было пренебрегать, ибо поплакаться в жилетку было некому. Все это время он то и дело вспоминал приснившийся ему кошмар.

– Вот такие у нас дела, ребята, – бормотал он, копируя очередную толику информации на диск.

Наконец, выключив «макинтош» и свет, Суворин долго сидел неподвижно, задумчиво глядя в темноту. В следственный отдел, где он проходил свидетелем по делу, его, как ни странно, до сих пор не вызывали.

«Скорее всего, дело по чьей-то рекомендации замяли, – думал он. – Надо бы встретиться с родственниками ребят. Хоть как-то поддержать… И получить хоть какую-то информацию».

Но это было то, чего Панкрат боялся больше всего – посмотреть в глаза убитых горем родителей. Что он скажет им? Чем успокоит? Тем, что цена жизни их детей – несколько миллионов евро, которые он непременно вложит в строительство церкви в Семеновке?

«Или, может быть, отдать им этот медальон? – вдруг осенило его. – Приехать, рассказать все, и пусть делают что хотят с этим куском золота».

Уснул Суворин только под утро. Ему снова приснился сон. На этот раз – Семеновка. Он стоял возле озера и смотрел на звезды на небе и чувствовал, как что-то крадется по роще, подбираясь все ближе.

– На тебя поставили, – услышал он чей-то голос с безжалостной интонацией.

Но не смог пошевелиться, не смог сдвинуться с места.

– Не теряй времени, – предупредил голос, и Панкрат услышал тяжелые шаги за спиной и мерзкий смех.

Прилагая невероятные усилия, Суворин повернулся. Перед ним стоял «де Витто», облепленный белесоватобурыми слизнями. Некоторые из них лопались, «выстреливая» сгустками крови.

– Отдай медальон, – зарычал он, шепелявя, так как изо рта его в этот момент сыпались слизни.

«Де Витто» вытянул руки и, растопырив пальцы, двинулся к нему, оставляя за собой бурые следы.

Лицо Панкрата передернулось от отвращения. И тут он снова услышал издалека мерзкий смех. И вдруг понял, кому он принадлежит. Это смеялся Виктор.

– Зачем ты так, Витек? – пробормотал во сне Суворин. – Я ведь не хотел вашей смерти.

Он тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок, прогоняя тревожный сон.

Глава 11

Как только Панкрат открыл глаза, весь ночной кошмар моментально улетучился из памяти. Он сел в постели и, покрутив головой сначала по часовой стрелке, а потом – против, взглянул на часы. Они показывали без четверти одиннадцать. Это значило, что проспал он непробудно больше шести часов. И, судя по тому, как онемело основание его шеи, проспал крепко, не ворочаясь. Кроме шеи, после вчерашнего удара пистолетом жутко болела голова и слегка подташнивало.

«Сколько раз за эти дни я получил по затылку? Чугунок бы и тот развалился от такого обращения», – совсем невесело усмехнулся Суворин, поднимаясь с постели и направляясь к балкону.

В распахнутые им двери ворвались солнечное тепло, свет, детские голоса и, к огромному удивлению Панкрата, хорошее настроение. Это было очень удивительно, потому что, несмотря на успешную поездку в Германию и Индонезию, чувство вины перед погибшими студентами и их родственниками росло с каждым днем.

«Так, пожалуй, и сделаю, – решил он, изо всех сил цепляясь за теплую волну хорошего настроения. – Сегодня же узнаю адреса и съезжу к родителям Виктора и Игоря. Пусть сами решают, как быть с этой “безделушкой”».

После принятого решения на душе стало значительно легче. Не обращая внимания на гул в голове, Панкрат снял