Лина открыла дверь. В комнате было больше беспорядка, чем на прошлой неделе, но меньше вещей. Почти все стены теперь были свободны – большинство крупных работ, должно быть, уже отвезли в галерею. Бродя по студии, Лина нашла чистый холст, потом еще один; куча набросков на столе изображала только Душку в его трехногой грации. Портретов Грейс не было и следа, и Лина озиралась вокруг с растущим разочарованием от того, что сразу не использовала свой шанс – узнать, что эти картины могут сказать ей, что они могут значить, – а теперь время упущено.

В дальнем конце стола лежала высокая стопка книг, которых Лина раньше не видела в студии. Она взяла верхнюю: «Влюбленные женщины» Д. Г. Лоуренса, на обложке изображены два женских силуэта, похожие на головы без лиц в брошках-камеях. Лина читала роман, когда училась в колледже, хотя не помнила этой обложки на книжных полках Оскара или на своих. Откуда она взялась? Укол предвкушения прогнал разочарование, и Лина открыла книгу. На первой странице аккуратным женским почерком было написано имя матери: Грейс Дженни Спэрроу, их адрес на Парк-Слоуп и номер домашнего телефона. В книгу были вложены листки бумаги, и Лина взяла первый из них. На нем почерком матери было написано: «Почему Гудрун любит? Что нужно Гудрун?»

Лина провела пальцами по углублению, которое ручка сделала в бумаге. С отчаянно бьющимся сердцем она перелистнула страницы: снова пометы. На пустом месте после окончания главы Грейс написала:

Лина прочитала эти слова раз, другой, третий. И придвинула стул. Она не спрашивала себя, почему эти предметы оказались сегодня вечером здесь, в мастерской Оскара, почему она никогда не видела их раньше, хотя знала каждый дюйм этого дома, каждый уголок и шкаф, содержимое каждого ящика. Она чувствовала только азарт обладания, чувствовала, что должна дотронуться до этих бумаг и книг, положить руки туда, где когда-то лежали руки ее матери. Лина поднесла книгу к лицу и вдохнула запах плесени и пыли – потаенный дух старины и разложения.

В течение следующих 1,7 часа она разбирала стопку, обращаясь к каждой странице с закладками, читая заметки, сделанные матерью.

Вот что она нашла:

• Из ежедневника 1979 года, за год до рождения Лины:

• В книге «Поль Сезанн. Биография», на внутренней стороне обложки – маленький рисунок: нахмуренное лицо, под ним карандашом:

• Открытка на день рождения, черно-белая фотография маленькой забавной собачки и ног женщины в старомодных ботинках на шнуровке. Открытка гласила:

• В зеленой тетради с белой линованной бумагой:

• Записная книжка с твердой черной обложкой и кремовыми листами из плотной бумаги. Внутри – маленькие карандашные наброски лиц, выполненные в том же стиле и с теми же семейными надписями, что и висящие в комнате Лины.

И серия черновых набросков ребенка всего нескольких месяцев от роду, расплывчатые черты, как у всех младенцев, но Лина узнала себя, и у нее перехватило дыхание. Грейс под каждым написала просто:

На последней странице никаких картинок, только слова:

• Четыре отдельных листка, без дат, все исписаны аккуратным витиеватым почерком Грейс. На первом:

На втором:

На третьем:

И еще обрывок более длинного документа, последнее предложение не закончено:

Лина услышала звук, скрежет замка внизу, хлопанье входной двери и шаги отца в прихожей, движение грузного тела через гостиную на кухню. Лина поднялась со стула. Она не хотела, чтобы Оскар нашел ее здесь; это показалось бы вторжением. Она не должна была читать эти записки, они были написаны не для нее. Она быстро положила отдельные листки в альбом, привела в порядок книги на столе и вышла из студии. Шум внизу прекратился, и Лина молча, на цыпочках прошла в свою комнату. Там она прислонилась к двери; ей казалось, что у нее на голове чаша с водой и нужно двигаться осторожно, дышать медленно, иначе чаша съедет и рухнет на пол. «Все не такое, как я вижу. Что я вижу?»

Джозефина начала собирать обед – свиные колбаски, которые она закоптила на прошлой неделе, еда для Мистера, когда он вернется с полей. Мистер обедал дома, а остальные садились на корточки и ели прямо среди табачных кустов, еда едва успевала попасть им в рот, как они снова брались за работу.

Колбаски жарятся на сковородке, кукурузные лепешки пекутся на углях. Сегодня ночью Джозефине приснился Луис, его голос был хрипловатым и низким, но в нем слышались высокие ноты, как будто легкие взвизги, она хихикала, и Луис тоже улыбался, не в силах с ними бороться. Сколько времени прошло с того дня? Насколько он изменился? А она? Будет ли он смотреть на нее так же, как и тогда, с застенчивым удивлением?