Натан кивнул и посмотрел на нее безжизненными глазами. Джозефина сказала:

– Натан, я слышала, что ты сбегал и раньше. Тебе помог гробовщик?

Говорить об этом здесь, в поле, в двух шагах от Джексона, было безумством; лицо у Джозефины загорелось, а в горле встал ком, словно она пыталась проглотить что-то слишком большое. Она бросила взгляд на Джексона, который стоял, уперев руку в бедро и согнув колено, не спуская глаз с Терезы. Наверняка Натан слышит, как бьется сердце Джозефины.

Натан слегка склонил голову набок и переступил с ноги на ногу, морщась от боли.

– Сбегал, да, но с этим покончено. Они порезали мне пятки. – Он говорил медленно. – Мне нечего тебе сказать, девочка. Возвращайся назад.

Джозефина мгновение смотрела на него, ожидая кивка, подмигивания, знака, что она должна попробовать еще раз, что у него есть что сказать ей. Но Натан только посмотрел на нее каменным взглядом, повернулся и молча захромал в сторону Джексона. Она не слышала, что говорил ему Натан, но Джексон посмотрел на него, словно прислушиваясь, а затем перевел взгляд на Джозефину. Она кивнула, но он не отреагировал, только мгновение пристально посмотрел на нее и снова перевел взгляд на Терезу, наклонившуюся, чтобы сорвать лист.

Джозефина снова продралась через табак и направилась к задней части дома. Сегодня вечером она поговорит с Натаном у хижин. Конечно, они не могли говорить в поле, с Джексоном под носом. Глупо было даже пытаться. Что, если Джексон что-нибудь заподозрит? Что, если он расскажет Миссис? Джозефина отогнала насекомое, жужжавшее над ухом, и пожалела, что не может вернуться к разговору с Натаном и взять свои слова обратно, предотвратить собственную неосторожность. Она принялась чесать запястье, пока на ногтях не появилась кровь.

Выбравшись из табачных зарослей, Джозефина остановилась. Она не хотела возвращаться к Миссис Лу, неважно, какое сейчас у хозяйки настроение. Недолго думая, Джозефина сошла с тропинки и сквозь высокую траву дальнего газона свернула к передней части дома, к дороге и лежащей за ней открытой равнине, поросшей дикой травой. Ее ноги уже вели себя беспокойно, безрассудно, и этот разговор с Натаном – безумие! Что, если она уже упустила свой шанс? Не оборачиваясь, Джозефина пересекла пыльную дорогу. Она все дальше и дальше уходила от Белл-Крика, трава становилась все гуще, переходя в заросли ежевики и плюща, назойливый жук гудел над ее потными голыми руками, тыкался в лицо и в шею. Воздух здесь тоже казался диким, пахло сухой травой и старым навозом – совсем не похоже на аромат цветочных клумб или домашние запахи щелока от стирки и жира от стряпни.

Наконец она запыхалась. Джозефина повернулась и посмотрела на Белл-Крик, единственное место, которое она когда-либо знала. Белые стены, серо-зеленая крыша, знакомый склон, крыльцо, выступающее, как нижняя губа на лице. Цветники казались легкомысленными и эффектными, будто волнующиеся юбки вокруг крепкого тела. Окна второго этажа, расположенные близко друг к другу, были как будто глазами, смотрящими на раскачивающиеся верхушки деревьев и отдаленные предгорья.

Мгновение Джозефина смотрела на Белл-Крик и представляла, что, если она сейчас убежит, дом наверняка поднимется с фундамента и начнет преследовать ее. Эти окна-глаза видели, что она стоит там, так далеко от ее обычного местонахождения, далеко за пределами границ, в которых ей дозволялось оставаться. Дом смотрел укоризненно и обвиняюще. Он звал ее назад, и Джозефина подняла ногу, затем другую и побрела обратно через поле.

По пути ей вспомнилась ночь ее побега: указания паренька – ищи повозки, гробовщика и его дочь. Она вспомнила женщину с каштановыми волосами, обрамлявшими лицо, похожее на сердечко, заостренное книзу. Вспомнила, как женщина поглаживала ее руку, а потом пришел сон, благословенный отдых после криков парнишки, непрекращающегося страха, постоянного движения вперед. И вдруг Джозефина проснулась. Женщина и мужчина спорили, голос женщины был молодым и сильным: «Мы не можем отослать ее обратно. Неужели мы должны отправить ее обратно?» Но мужчина сердито отвечал: «Она беременна, риск слишком велик. Мы не можем ей помочь».

Страх пронзил Джозефину, когда она услышала эти слова, а боль точно так же пронзила ее живот. Казалось, это как-то связано: понимание, что эти люди не помогут ей, и жжение внутри. Джозефина ждала, притворяясь спящей. Она услышала, как мужчина и женщина прошли дальше в сарай, а потом отползла через боковую дверь и зашагала по спутанной соломе, затем по грязи и по прохладной траве обратно в Белл-Крик. Куда еще ей было идти? Джозефина, по возможности, держалась в стороне от дороги, пересекая луга, кукурузные грядки, пастбища с сухой перекопанной землей, лежавшей под паром, и акр за акром созревших зеленых табачных кустов, почти готовых к уборке. Когда боль пронзала ее, Джозефина останавливалась и наклонялась вперед, в этой позе становилось легче. Небо закипало черными тучами, сквозь которые сверкали яркие молнии и слышались раскаты грома, и тогда Джозефина ускоряла шаг – быстрее, быстрее, пока не полил холодный дождь, от которого она вымокнет до нитки. Она сошла с дороги и двинулась через луг, заросший песчанкой, – этот путь быстро привел бы ее в Белл-Крик, но мокрая трава цеплялась за лодыжки, колючки и шипы впивались в пятки. Наконец, сквозь мутный туман дождя и поднимающегося серого рассвета показался дом, и она впервые увидела Белл-Крик издали – зрелище, заставившее ее на миг забыть о болях в животе. Она дивилась дому, его размеру, жестким квадратным контурам, полностью завладевшим небольшим холмом, на котором он был построен. Как такая громадная конструкция может быть настолько тесной внутри?

Джозефина снова подошла к парадным воротам, закрытым на задвижку так же, как и несколько часов назад, когда она уходила, но, казалось, минула целая жизнь, ее или чужая. Осознание, что она вот-вот родит, привело Джозефину в ужас. Зубы застучали, босые ноги онемели до лодыжек, раздутые, странные, они как будто отделились от ее тела, пока она делала последние шаги вверх по дорожке. Через входную дверь она попыталась вползти вверх по лестнице, но ноги скользили и не слушались. Миссис все услышала.

– Джозефина, что ты делаешь? – Миссис появилась в дверях своей спальни, полностью одетая, но с распущенными волосами – странный вид, потому что Миссис никогда не носила такой прически и, только ложась спать, позволяла Джозефине распустить ей волосы. – Где ты была?

– Миссис, я… – И Джозефина рухнула на лестничную площадку, тело стало слишком тяжелым, чтобы выдержать его вес, пол поднялся ей навстречу, и она была рада этому.

Позже, после того, как доктор Викерс вышел из комнаты, а Миссис следом за ним, вокруг легла тишина, вместив в себя все то, о чем Джозефина никогда не говорила, и все, о чем она теперь сожалела. Если бы она убежала несколько месяцев назад, когда гробовщик мог помочь ей, где бы она была сейчас? Держала бы она на руках ребенка, своего ребенка? Стала бы свободной женщиной в свободном штате? Джозефина плакала на своей высокой кровати, чувствуя, будто парит на облаке, и ничто не может коснуться ее из-за того, что она потеряла, и тело казалось пустым и полным ужасной мудрости.