Илл. 6.1. Верхний ряд: многие животные могут использовать простые орудия. Нижние ряды: кажущиеся изобретения животных{28}

Вверху слева: шимпанзе использует камень, чтобы расколоть орех; вверху справа: ворона бросает камень в воду, чтобы поднять уровень воды и достать еду; внизу слева: дельфины-афалины используют коническую раковину для ловли рыбы; внизу справа: осьминог использует пустую раковину моллюска в качестве средства передвижения; последний ряд: огненные ястребы

Отсутствие систематизации у других животных поражает. Мы не видим, чтобы обезьяны, включая человекообразных, добавляли специи или другие ингредиенты в свою еду ради эксперимента со вкусом. Мы также не видим, чтобы они разрабатывали новые движения на пружинящих, подобно батуту, поверхностях или строили качели, чтобы экспериментировать с движением и причинно-следственными связями. На вас может произвести впечатление наблюдение за тем, как древесные (живущие на деревьях) обезьяны, раскачиваясь, перелетают с ветки на ветку, но усвоить, за какую по размеру ветку стоит хвататься, а какой избегать, они могут лишь благодаря ассоциативному научению. Если бы они понимали причинную связь между весом и опорой, мы бы видели их экспериментирующими с самодельными качелями или проблемами равновесия другого рода. Хотя одно исследование показало, что шимпанзе с большей вероятностью выберут нижний конец качелей, поскольку там скорее всего окажется еда, это может указывать лишь на то, что они способны усвоить правило и сделать вывод. Так что все-таки мы не видим, чтобы они экспериментировали с причинными свойствами веса в дикой природе[206]. Точно так же они не отрабатывают движения на скейтборде и даже не экспериментируют с ним как со средством передвижения[207]. Мы не видим, чтобы они бросали предметы, желая проверить, как те полетят — прямо, по кривой, подобно бумерангу, или будут скользить, как фрисби. Приматолог Марк Хаузер и его коллеги утверждали, что шимпанзе не бросают предметы потому, что их кисти рук не позволяют им делать точные броски, но люди бросают предметы, даже если руки деформированы, — люди экспериментируют.

И никогда обезьяны не танцуют и не экспериментируют с ритмом, в то время как любой человек будет отстукивать ногой ритм любимой песни или встанет и начнет танцевать, если будет в настроении. Мы не видим, чтобы обезьяны катались на доске по волнам, экспериментируя с каким-либо средством передвижения. Это говорит о том, что им, в отличие от нас, не свойственно любопытство, побуждающее экспериментировать, находить закономерности «если-и-тогда» и играть с ними. Они обладают той же информацией, что и мы: волны меняют форму, качели движутся вверх-вниз, — но они просто игнорируют это, потому что в их мозге нет механизма систематизации. Им свойственна системная слепота: они не обладают системным мышлением[208].

Если все обезьяны системно-слепые, можно ожидать, что они не справятся с обычными тестами на систематизацию по принципу «если-и-тогда», которые способен выполнить даже двухлетний ребенок. В действительности даже девятимесячный ребенок может распознать причинно-следственные связи, но как насчет обезьян, в том числе человекообразных?[209] Неужели они застряли в собственной версии каменного века, когда наши предки-гоминиды использовали лишь простые каменные орудия, пока 70 000–100 000 лет назад не случилась когнитивная революция? Ведь обезьяна способна понять причинность, когда она бьет молотком по скорлупе ореха, чтобы достать заключенный внутри нее плод? Разве, когда шимпанзе строят гнезда из веток, чтобы спать в них по ночам, за их действиями не стоит имплицитное понимание причинности?[210]

Приматолог Дэниел Повинелли изучил этот вопрос, давая шимпанзе простые тесты на причинную систематизацию в виде заданий со строительными блоками, которые нужно ставить друг на друга и уравновешивать, причем у некоторых из них внутри был спрятан утяжелитель. Ученый, по сути, предлагал нашим родственникам-приматам придумать, как уравновесить небольшую модель качелей: ставить ли точку опоры в центр доски или ближе к одному из краев, если доска (неизвестная им) была неравномерно нагружена с одного конца. В то время как ребенок может сообразить, что с учетом необычного центра тяжести конструкции ее можно привести в равновесие, подвинув блоки с утяжелителями, шимпанзе потерпели неудачу и сдались. Им просто было неинтересно играть с блоками, чтобы разобраться в стоящей за ними системе. Похоже, они в принципе не склонны экспериментировать из любопытства, в отличие от нас, людей, постоянно занимающихся этим[211].

Затем Повинелли предложил шимпанзе еще три теста, чтобы определенно выяснить, обладают ли те способностью к умозаключению «если-и-тогда». В одном из тестов, когда шимпанзе предложили выбрать между мягкими резиновыми граблями либо жесткими, чтобы достать еду, они не отдали явного предпочтения ни одному из вариантов. Это говорит о том, что они не понимали очевидного следствия использования более подходящего жесткого орудия. Во втором тесте шимпанзе давали выбрать из двух вариантов: тянуть те грабли, которые заставляли пищу падать в ловушку, или другие. И снова шимпанзе не проявили никакого предпочтения, что указывало на отсутствие понимания причинно-следственных связей. В последнем тесте им предложили для извлечения еды использовать либо перевернутые грабли, либо грабли в правильном положении. Как и в предыдущем примере, они не выразили своих предпочтений, хотя второй случай подходил для этого гораздо больше[212]. Интересно, что шимпанзе, выросшие среди людей, могут немного научиться причинному осмыслению. Например, их успешно учили изготавливать каменные орудия[213]. Однако дикие шимпанзе практически не демонстрируют признаков понимания причинности, что позволяет предположить отсутствие таковой в арсенале их естественных навыков.

Это привело Повинелли к выводу: «Шимпанзе постоянно направляют свое внимание исключительно на наблюдаемые взаимосвязи и неспособны замечать невидимые важные механизмы».

Другие приматологи, такие как Хосеп Колл, оспаривают вывод Повинелли, утверждая, что в лабораторных условиях человекообразные обезьяны могут делать некоторые выводы, в том числе затрагивающие причины событий, хотя в настоящее время эти свидетельства толкуются по-разному[214]. Но, если они обладают такой способностью, остается вопрос: почему мы не видим, чтобы они применяли ее в диких условиях?

Антропологи Марлиз Ломбард и Питер Йерденфорс согласны с Повинелли. Их доводы интересны, поскольку действительно раскрывают смысл слов о том, что животное понимает причинность. Они утверждают, что понимание причинно-следственной связи в полной мере означает понимание идеи вроде «ветер заставил яблоко упасть с дерева». Кажется, так просто, правда?

Однако если вы проанализируете эту идею, то увидите, что она требует систематизации по типу «если-и-тогда»: если яблоко висит на дереве и дует ветер, тогда яблоко упадет. За пониманием этого события стоит понимание причинных факторов внутри