лет назад, поэтому у них было столько же времени, сколько и у нас, чтобы развить навык изобретать сложные инструменты, например велосипед, кисть для рисования или лук со стрелами. Только вот их образ жизни мало изменился в сравнении с тем, что был у них 70 000–100 000 лет назад, тогда как наш образ жизни со всеми нашими изобретениями был бы неузнаваем для наших предков.

Итак, что мы имеем в виду, когда говорим, что другие животные могут использовать простые орудия? Обезьяны, в том числе и человекообразные, и даже вороны и слоны могут использовать камень в качестве молотка, чтобы разбить скорлупу ореха и достать спрятанный внутри плод. Каждое из этих животных может также пользоваться простыми орудиями таким образом, что мы могли бы предположить у них наличие способности изобретать. Так, например, с помощью палки они могут достать еду, которая находится в труднодоступном месте. Шимпанзе палкой достают муравьев. Вороны научились бросать орехи на дорогу, чтобы проезжающие машины раскалывали их, вскрывая их вкусное содержимое. Они также сообразили бросать орехи на пешеходные переходы, чтобы, когда светофор загорится красным, они могли есть измельченные орехи, не рискуя попасть под машину. Вороны даже научились бросать камни в стакан, чтобы поднять уровень воды и схватить кусок мяса, когда он всплывет[194].

Однако, на мой взгляд, любой из описанных в этих примерах способов использования орудий ничуть не сложнее, чем те, что описаны в случае, когда в Соединенном Королевстве лазоревки, чтобы попить сливок, проклевывали крышки из фольги на оставленных под дверью молочных бутылках. Биолог-эволюционист Кевин Лаланд описывал это как пример инновации в мире животных, но для меня это явная переоценка того, что происходило[195]. Лазоревки легко могли начать открывать крышки молочных бутылок с молоком в процессе простого ассоциативного научения, а также впечатляющего социального научения, по мере того как новое поведение быстро распространялось среди популяции лазоревок[196]. Человекообразные обезьяны не изготавливают сложных каменных орудий в дикой природе, а попытки обучить их этому потерпели наудачу.

Лаланд перечисляет ряд форм поведения животных, которые он тоже считает инновациями, например использование орангутангом орудий для того, чтобы достать пальмовую сердцевину у деревьев с острыми шипами, изготовление свистков из листьев для отпугивания хищников, использование веток или листьев в качестве веера или черпака для меда. Он также упоминает о том, как серебристые чайки убивают кроликов, сбрасывая на них камни с большой высоты[197]. Но опять же все это можно объяснить с точки зрения ассоциативного научения.

Я видел, как собака открывала дверь, стоя на задних лапах и нажимая передней лапой на ручку. Хотя и заманчиво расценить любой из вышеописанных случаев использования орудий как признак изобретения, эти действия не подразумевают умозаключения «если-и-тогда». Когда мы видим подобное поведение животных, необходимо принимать во внимание его историю, которая могла начаться случайно с ассоциативного научения, где событие Б следует за событием А (например, удар по ручке двери лапой и открытие двери). Затем животное могло повторять действие, поскольку оно вело к вознаграждению (собака выбегала из дома на прогулку в сад).

Учитывая, что та конкретная собака не демонстрировала других примеров явного изобретения или экспериментирования, осторожная интерпретация состоит в том, что этот акт открытия двери был лишь результатом ассоциативного научения, а не признаком истинной способности изобретать или проводить эксперименты. Основоположник науки о поведении животных Беррес Фредерик Скиннер, как известно, утверждал, что животных можно вознаграждать за освоение последовательности действий, что выглядит весьма впечатляюще, например медведи, катающиеся на велосипеде в цирке, голуби, играющие в настольный теннис. Однако способность выучить последовательность ассоциаций все же нельзя приравнять к способности изобретать.

Нетрудно понять, почему Лаланд и другие исследователи склонны интерпретировать использование орудий некоторыми животными как случаи изобретений: дельфины-афалины с помощью морских губок, которых они держат в своем «клюве», взбалтывают песок на дне океана, чтобы обнаружить спрятавшуюся там добычу. Некоторые ученые предполагают, что дельфины носят губок также для того, чтобы защитить свои носы при раскапывании дна океана. Как бы мы ни объясняли подобные примеры, они по меньшей мере наводят на мысль о новых случаях использования орудий. Афалины могут также ловить рыбу при помощи раковины и опрокидывают ее содержимое себе в рот, словно из чаши[198]. Морские каланы используют камни, чтобы разбивать ракушки на скалах и раскалывать твердые панцири своей добычи[199]. Гориллы с помощью веток определяют глубину воды и сооружают из кустарника мосты через глубокие болота[200]. Вероятно, вас позабавит и то, что макаки в зоопарках используют волосы посетителей в качестве зубной нити[201].

Некоторые птицы, такие как представители семейства врановых (например, вороны), могут даже применять инструменты в определенной последовательности, доставая сначала короткой палкой более длинную, а уже длинной — приманку[202]. Производит впечатление и взаимодействие слонов с другими слонами, когда необходимо вместе потянуть за веревку, чтобы достать еду. А ветки им служат для того, чтобы прихлопывать мух и чесаться[203]. Вот мой любимый пример: осьминоги используют пустые половинки кокосовой скорлупы как переносную броню или даже как средство передвижения по морскому дну[204]. А вот самый поразительный пример: некоторые хищные птицы даже используют огонь. В частности, в Австралии черный коршун (также известный как огненный ястреб) подбирает тлеющие палки в кострах, уносит их, а затем бросает на участки с сухой травой, чтобы разжечь новый огонь. Это заставляет полевых мышей убегать от огня, а коршуны пикируют с верхних веток, хватают мышей и съедают[205]. Все эти примеры применения орудий, несомненно, очень впечатляют.

Вспомним собаку, которая нажимала на дверную ручку (событие А), и дверь открывалась (событие Б). Как мы говорили, ассоциативное научение могло привести к тому, что собака соотнесла события А и Б, так как Б означало вознаграждение. И наоборот, когда мы с вами решаем ту же самую проблему, мы рассуждаем: «Если дверь закрыта и я поверну ручку так, чтобы язычок защелки вышел из паза, тогда дверь откроется». Если этого не происходит, мы рассматриваем дверную ручку как систему, проверяя переменные «и» (соединена ли ручка с замком? Требуется ли смазать замок маслом, чтобы язычок мог скользить вперед и назад?). Поиск объяснений является экспериментированием, продолжающимся до тех пор, пока мы не определим соответствующую переменную, в которой заключена причина. Иногда мы называем это устранением неполадок, и это может предполагать некоторое знание о системе. Однако даже поиск соответствующих переменных (в отсутствие знаний) является признаком попытки систематизировать. У других животных мы просто