Она улыбнулась.

– Делайте то, что должны, но, когда я была больна, до того, как вы дали мне лекарства, я чувствовала, что поступила правильно. А теперь я просто убийца. Я должна понести наказание.

– Селия, я должен кое в чем признаться. Впервые увидев вас, я возмущался, как вы могли убить Рози. Я думаю, что злился на вас. Но то, что вы сделали, было продиктовано вашей болезнью. Это какая-то биохимическая аномалия в мозгу. Это не ваша вина.

– Но вы понимаете, почему мне нужно отказаться от лекарств?

– Да, понимаю. Я обсудил это с Вики, и я не могу позволить вашему состоянию снова ухудшиться. Это не жизнь.

– Бен, а ваше лечение может стать моим наказанием?

Я кивнул.

– Хорошо, я снова начну принимать лекарства, – сказала Селия. Она выглядела побежденной и грустной.

Женщина выпила таблетки и продолжила принимать их – даже с некоторым воодушевлением. Ее болезнь не вернулась, и достаточно скоро она смогла приступить к более длительной терапии у психолога.

Впервые за целую вечность она, казалось, делала успехи. Ей установили протез, правда, она не носила его постоянно. Она даже снова собиралась пойти в город в сопровождении. Но, несмотря на все это, она, казалось, все больше отдалялась от меня. Иногда она просто не хотела меня видеть или говорила, что слишком устала. Когда мы все-таки встретились, она выглядела замкнутой и неприступной. Я поговорил об этом с ее психологом.

– Она очень сердита на вас, – сказал он мне. – Вы – символ ее выздоровления и всей боли, которая с этим связана.

Подобный символизм поразил меня. Впоследствии я никогда не спрашивал Селию, почему она это сделала. Вероятно, мы оба пришли каждый к своим выводам. Произошедшее даже не было чем-то серьезным по большому счету. Я думаю, ей просто нужно было проявить гнев. Ей нужен был катарсис.

В тот день, когда это случилось, я стоял к ней спиной, болтая с несколькими пациентами. Позже они и рассказали мне, что произошло. Селия находилась на другой стороне комнаты для отдыха. Мгновение она сидела, наблюдая за мной, а затем наклонилась вперед и опустила подножки своего инвалидного кресла. Она поставила здоровую ногу позади и подвинула кресло так, чтобы оно было направлено на меня.

Потом она с силой оттолкнулась вперед. Кресло набирало скорость и отлично разогналось на деревянной поверхности пола. Селия с остервенением крутила колеса руками. Она двигалась все быстрее и быстрее, а я все еще не понимал, что сейчас что-то произойдет.

Она перестала отталкиваться, села, вернувшись в свое жесткое вертикальное положение, и на огромной скорости подъезжала ко мне. Она умело вращала колеса, чтобы не сойти с пути. Именно в тот момент одна из пациенток, с которой я разговаривал, вдруг посмотрела мимо меня, и ее глаза округлились от ужаса. Она ничего не успела сказать, но я уже и сам обернулся, следуя за ее испуганным взглядом.

Селия была почти рядом со мной.

Наши вгляды встретились. Ей было плохо. Она была в ярости. Она была подавлена. Я никогда не видел человека, настолько переполненного гневом. Ей некуда было деваться, кроме как пойти на таран и отчаянно атаковать виновника ее страданий. Затем я почувствовал, как кто-то из пациентов попытался оттолкнуть меня, я полуобернулся, но было слишком поздно.

Подножка инвалидной коляски отлично справлялась со своей задачей. Селия использовала свои эмоции и стала оружием в собственных руках.

Я рухнул вниз, как мешок с картошкой. Основная тяжесть удара пришлась на мою лодыжку, на правое ахиллово сухожилие.

Я же говорил вам, что это символично.

Затем случилась самая странная вещь. Я знал, что не был серьезно ранен. Лодыжка болела, но я знал, что, даже если не смогу встать, если нога не выдержит моего веса, я все равно в состоянии отползти, если понадобится. Но я просто сидел и все. Мне кажется, мы ни на секунду не переставали смотреть друг на друга. Между нами существовала непостижимая и непоколебимая связь, которая только что, в этот момент, оборвалась. Селия должна была сделать то, что сделала, а я должен был сидеть там и терпеть.

В том, что она сделала дальше, не было никаких эмоций. Все еще глядя на меня, она начала давать задний ход, ее спина оставалась при этом прямой и напряженной, руки легли на верхнюю часть колес. Затем она просто застыла. Я знал, что будет дальше. Я протянул руку медсестре, которая спешила на помощь.

– Все в порядке, – сказал я. – Не трогай ее.

«Это моя вина».

Селия снова подалась вперед. Я увидел, как глаза ее наполнились слезами, когда она подъехала ко мне. Она ненавидела меня. Она любила меня.

Я выставил вперед здоровую ногу, чтобы смягчить удар, и все равно почувствовал, как меня отбросило назад на деревянном полу, обратно к краю ковра к другим пациентам, за пределы ее владений.

Затем она оттолкнулась во второй раз. Теперь я сел прямо. Я плакал, но не от боли, а от переполнявших меня чувств. Ее катарсис позволил и мне испытать высвобождение.

Но она еще не закончила.

В детстве (мы жили с семьей в Стокпорте) мой старший брат решил, что мы должны научиться боксировать. К тому моменту мы уже отошли от того случая с мячом для гольфа. Мы убедили папу купить нам боксерскую грушу и повесили ее в гараже. Мы быстро отбили костяшки пальцев и поняли, что нам нужны перчатки для спарринга. Пока нам приходилось пользоваться сумкой. Эта сумка была одним из самых удачных подарков, что нам подарили. Иногда она была просто сумкой и использовалась по своему прямому назначению, но иногда мы назначали ее русским десантником или инопланетным захватчиком. Бывало даже, что она изображала брата или отца. В детстве я часто сильно на что-нибудь сердился.

И Я ХОРОШО ПОМНЮ, НАСКОЛЬКО ЛУЧШЕ МНЕ СТАНОВИЛОСЬ, КОГДА Я ВЫПУСКАЛ ПАР, МИНУТ ДВАДЦАТЬ КРЯДУ МОЛОТЯ ПО ЭТОЙ ПЛОТНО НАБИТОЙ СУМКЕ.

Я снова взглянул на Селию. Она вернулась в центр своих владений на «танцполе», по которому она кружилась на своей коляске. У нее осталось не так много сил, но она еще раз крутанула колеса. Теперь я был ее грушей для битья. Медленно, очень медленно она скользнула в мою сторону. Я ждал, когда она доберется до меня. Я не шевелился. Я просто позволил этому случиться. Я был словно зачарован. Я был в восторге. Это было нечто интимное. И нечто злое.

Мы потерялись в безмолвных слезах друг друга, наши глаза встретились, когда