домой. Он знал о болезни Дакши и о переменах в настроении, но не знал о ее паранойе, которая была частью психоза, сопровождавшего рецидивы. В записке паранойя налицо: девушка беспокоилась, что муж ненавидит ее и что ищет себе другую жену. Она знала, что теряет связь с реальностью, и это пугало ее. Она также знала, что ей не поможет психотерапия или еще какое-то лечение – болезнь слишком усугубилась.

Следователь, ведущий это дело, сказал, что Дакша покончила с собой, когда нарушилось ее душевное равновесие, а смерть Фрейи счел продолжением самоубийства.

Было проведено тщательное расследование произошедшего, выясняли, почему так случилось. Впоследствии разработали далеко идущие рекомендации, в частности насчет выявления психических заболеваний у самих представителей системы здравоохранения, о важности их культурного и религиозного происхождения, о стигматизации и о том, как обращаются со специалистами в области здоровья, когда им самим становится плохо. В рекомендациях также говорилось, что команда, оказывающая помощь врачу, должна в большей степени привлекать семью пациента. Если бы Дейв знал больше о признаках рецидива у Дакши, включая паранойю, тогда, возможно, он распознал бы тревожные сигналы.

Может быть. Я не знаю.

Но что действительно так – это то, что пациенты, как правило, идут по одному и тому же пути. Тот, кто в первый раз попадает в плен навязчивых идей перед депрессией, вполне вероятно, и в следующий пойдет по тому же пути.

Случай Дакши для меня очень трудный и тревожный, потому что я знал ее. А контролировать пациента, когда между вами есть какие-то личные отношения, когда вы не можете скрыть свои эмоции за маской профессионализма, очень трудно. Как минимум.

Вы, наверное, подумали, что она была моей пациенткой, но она была моей коллегой, она сама была психиатром. Мы работали в одних и тех же местах и иногда даже оказывались на вызове вместе. Она была моим напарником и другом. Она планировала заступить на должность в качестве врача-консультанта, когда произошла та чудовищная трагедия.

Цель поделиться этим случаем проста: объяснить, что за газетными заголовками типа «Женщина убивает своего собственного ребенка» стоит психическое заболевание[33].

Я вспоминаю Дакшу и не могу сопоставить образ того человека, которого я знал, с тем, что она сделала. Очевидно, что ее действия вызваны психическим заболеванием. Но позвольте мне заявить об этом громко, хотя бы ради ее мужа Дейва и других семей, оказавшихся в подобной ситуации.

Не тот человек, которого вы знали и любили, виноват в случившемся! Всему виной психическое заболевание.

На похоронах Дакши и Фрейи я наблюдал за Дейвом, который распростерся перед их гробами. Он буквально обезумел от горя. Это было самое сильное проявление человеческого горя, какое я когда-либо видел. Оно было грубо и безудержно, и смотреть, как он страдает, было чем-то почти кощунственным. Я поймал себя на том, что невольно отвожу взгляд. Я оглядел своих коллег – всех наших коллег. Пришли все. Мы разделяли потерю Дакши и Фрейи с их близкими, и наши сердца были с ними.

Кто-то открыто плакал. Кто-то пытался держаться. Но всех нас связывало одно: ужасное осознание того, что одного из нас не стало. И на ее месте мог бы оказаться любой из нас.

Я подошел к психиатру, который лечил Дакшу. Я хорошо знал и любил его. Я обнял его. Он вздрогнул, словно очнувшись, его руки безвольно повисли вдоль тела.

Я будто снова держал в объятиях того своего пациента – «Желтого человека» – в тот момент, когда жизнь покидала его.

Я обнимал коллегу у гроба Дакши и видел лица тех других пациентов в той палате, где погиб «Желтый человек».

«Спасите его, – казалось, говорили они. – Спасите меня. И исцелите себя».

Мистер Куто

Я открываю нижний ящик шкафа и просматриваю все материалы дел, в которых имело место насилие по отношению к сотрудникам. Какие-то из них даже в больнице случались из-за алкоголя или наркотиков, и лишь немногих пациентов привлекали к ответственности. Некоторых даже не допрашивала полиция.

Я провожу рукой по корешкам папок – каждая посвящена одному сотруднику. Первое имя в файле – мое, а последнее – Элейн.

Мое «боевое крещение» состоялось на довольно раннем этапе карьеры. Это произошло посреди зала ожидания в клинике. Я просто позвал пациента по имени – вот и все.

Скорее всего, вы теперь можете только примерно представить себе, как выглядела тогда эта комната.

Ведь в наши дни в залах ожидания на стене висит телевизор, по которому крутят ролики про то, что вам нужно сделать прививку от гриппа, что в больнице нулевая терпимость к насилию по отношению к персоналу или что вам лучше похудеть и больше заниматься спортом, а еще предлагают курсы по уверенности в себе. А кое-где в таких залах даже есть кафе, где можно купить чипсы и пончики. Но описываемый случай произошел до всего этого, и это был зал «старой школы». Может быть, вы даже сидели в точно таком же: характерный запах туалета, смешанного с дешевым освежителем воздуха, все стулья расставлены вдоль стен так, что всем приходится сидеть напротив друг друга и взгляд никуда не спрячешь, что довольно неловко. А посреди зала – старый журнальный столик, на котором лежат еще более старые, совершенно неактуальные журналы десятилетней давности – какая-нибудь «Сельская жизнь» и «Ведение домашнего хозяйства».

Однажды я обнаружил там выпуск журнала от 1975 года – это мой личный рекорд. Сейчас я думаю: а не была ли вся эта обстановка частью непреднамеренной «терапии воспоминаниями» для пациентов с деменцией? Если так, то идея блестящая!

Так вот, я зашел в такую комнату ожидания и позвал мистера Куто. У меня было рекомендательное письмо от его терапевта, но оно оказалось совершенно бесполезным. Эти письма обычно называются «пожалуйста, посмотрите и сделайте все необходимое», потому что демонстрируют полное пренебрежение к природе проблемы, социальной истории, лечению, проводимому на данный момент, и тому, зачем вообще люди пришли к врачу на консультацию. Вот что я знал об этом пациенте:

«Дорогой мистер Кейв, пожалуйста, рассмотрите случай мистера Куто, он жалуется на социальные проблемы и хотел бы обратиться к психологу.

Ваш совет очень ценен для меня. Искренне ваш,

И т. д.»

Господи, даже имя пациента написано неправильно.

– Мистер Куто, – позвал я.

Все, кто находился в помещении, подняли глаза, но никто не встал. Я окинул каждого из них слегка растерянным взглядом и снова произнес имя. Я даже повысил голос.

– Мистер Куто! – прокричал я.

Наконец, когда я уже собрался называть