Я затрясла головой, удерживая взгляд доктора Розена.

– Серьезно? В чем, на хер, твоя проблема, а?! Если хочешь выжить здесь… – она глянула на доктора Розена и выпятила подбородок, – …и просто так, для сведения, никто не спросил меня, что я чувствую в связи с ее вступлением в мою группу!.. Так вот, ты должна говорить. Мы здесь занимаемся серьезной работой.

Единственной мыслью было «я хочу домой»: в утреннюю группу, к людям, которые знают и любят меня.

Я повернулась к доктору Розену.

– Зачем вы привели меня сюда? Мне здесь не место. Всем им угрожали ножами, они сталкивались с ужасным насилием. Я же просто хочу, чтобы в моей жизни были какие-то люди. Может, бойфренд, который не упивается до смерти или не слишком подавлен, чтобы заниматься сексом. Но я чувствую себя отвратительно…

– Отвратительно – это не…

– Нет, чувство! Это чувство!!

Все мое тело дрожало. Я заламывала руки, словно пытаясь высушить их под сушилкой. Я хотела сбросить отвращение с кожи, несмотря на то что шло оно изнутри.

– Нет.

– Ладно! Я ощущаю стыд за то, что вторглась в группу Марни, я напугана тем, что вижу и слышу, и зла на вас за то, что вы меня привели! Мне никогда не будет места в этой группе! Мне вообще не следовало вступать во вторую группу!

– Хорошо! – доктор Розен выставил оба больших пальца, словно мой дистресс был кинофильмом, который он посмотрел и рекомендует аудитории. – Она уже работает.

– Что работает?

– Эта группа.

И улыбка на миллион ватт. Взмах руки, обводящей круг. Проказливая радость.

– Мамэле, одна из составляющих близости – умение выражать гнев. Вы добиваетесь огромного прогресса в утренней группе. Но еще одна составляющая – умение терпеть гнев других людей. И с ним вам поможет эта группа, – он перевел взгляд на Марни, которая смотрела на него в упор, не моргая. – Уже помогает.

Окончательно войдя в роль мистера Роджерса, он объяснил, что мой ужас перед гневом других людей – очередное препятствие на пути к близости. Конечно, я теперь могла пойти пообедать со школьными подругами, принимать ванны «с уведомлением» и орать на доктора Розена. Но всегда оставалось, к чему стремиться.

– А что мне делать с Марни?

– Вы могли бы порадоваться ее гневу.

Я закатила глаза. Потом спросила, как это сделать.

– Посмотрите на Марни, – велел он. Я развернула кресло и уставилась в ее гневные глаза. – Скажите, что любите ее и ее гнев прекрасен.

– Марни, я люблю тебя и твой гнев прекрасен.

– А теперь дышите.

Мои слова зависли над кругом. Интуиция криком кричала, подбивая отойти от сценария доктора Розена, броситься в ноги Марни и пообещать уйти из группы или на всю ночь остаться сидеть с ее ребенком – что угодно, только бы унять ее гнев. Но я продолжала дышать, с каждой секундой оттаскивая себя прочь от прежних негодных побуждений.

Я разорвала визуальный контакт, чтобы глянуть на часы, но доктор Розен велел продолжать смотреть на Марни.

– Скажите ей, пусть гневается, сколько угодно, и вы готовы принять еще.

Я повторила. Она ничего не сказала.

– Что чувствуете? – спросил доктор Розен.

– Мне страшно.

Пальцы на ногах поджались.

– Хорошо. Если сможете научиться терпеть этот страх и отказываться от попыток унять ее гнев, будете готовы к близким отношениям.

– Я думала, мне надо только докладывать о своем питании Рори, – пролепетала я. – И уведомлять о принятии ванны. И взять к себе младенца Иеремию. И сказать Дымку, что я «динамщица».

– Вам определенно было необходимо все это делать. А теперь следующий этап.

Сеанс окончился. Доктор Розен завершил его так же, как все остальные. Когда начались объятия, я не сводила глаз с Марни, наблюдая, как она обнимает Эмили, Мэри и Зенью. Пожалуйста, обними меня, молча просила я через всю комнату. Подняла рюкзак и закинула на плечо.

– Эй, ты, – сказала Марни, ткнув меня в плечо.

– Сама эй, – пробормотала я, мой взгляд метнулся к ее лицу, потом уперся в пол.

– Ты сегодня хорошо поработала.

Мы обе улыбнулись.

– Только ощущения не больно хороши, – возразила я.

– Я знаю.

Она раскрыла объятия, и я шагнула вперед, в ее распахнутые руки. Марни проговорила что-то в мои волосы.

– Что? – переспросила я.

Я надела одно из черных платьев Клэр и новые черные босоножки на ремешках. Марни устраивала вечеринку в честь сорокалетия Пэта, и – о чудо! – у меня было свидание. Свидание с человеком, к которому я испытывала влечение. Я познакомилась с Джереми за пару лет до поступления в юридическую школу на вечеринке, где было полно народу с 12-шаговой программы. Он очаровал меня очками в проволочной оправе, мягкими зелеными глазами и проницательными замечаниями. Как оказалось, он тоже ходил во вторую розеновскую группу вместе с Карлосом, так что время от времени до меня доходили обрывки сведений о нем. Например, он только что расстался с девушкой.

На той неделе, когда должна была состояться вечеринка Пэта, я стояла на платформе станции «Фуллертон» и вдруг заметила среди пассажиров Джереми. Он был поглощен чтением впечатляюще толстого тома – как оказалось, Фукидида. Брюки-хаки были подвернуты как раз так, как надо, а голубая флиска придавала зеленым глазам сияние. Я бочком-бочком подобралась к нему. Когда из подошедшего поезда вылился поток людей, он поднял голову.

– Привет, – сказал Джереми, увидев меня, закладывая верхний уголок страницы и закрывая книгу.

– Так и думала, что это ты.

Я взялась за тот же поручень, за который держался он. Мы начали разговор о моей юридической школе и о его работе, а еще о Фукидиде – почему он.

– Для удовольствия, – ответил он. От улыбки мне стало уютно, словно мы сидели у камина, а не были втиснуты в тряский вагон метро, набитый вспыльчивыми попутчиками.

– Ни разу не видела тебя на этой ветке, – заметила я, когда поняла, что мы живем в двух станциях друг от друга.

Он коротко, невесело рассмеялся.

– Я раньше жил у подруги в Бактауне. Мы расстались.

– Я слышала, – я улыбнулась, жалея, что не могу подмигнуть, не показавшись дурочкой. Он вопросительно наклонил голову. – Я хожу к Розену, – пояснила я. – По вторникам, на утренние сеансы вместе с Карлосом.