Прошло двадцать минут сеанса. Где же Марни? Ей ведь полагалось быть моей напарницей в этом плавании.

Она явилась через полчаса после начала сеанса, бесцеремонно бросила оранжевую кожаную сумку на пол и тяжело плюхнулась в кресло. Я пыталась поймать ее взгляд, но она не желала смотреть на меня. Челюсти были плотно сжаты, а карие глаза метались из стороны в сторону, выискивая жертву.

– Я так блядски устала, что хочу умереть, – сказала она. Шесть недель назад Марни родила чудесную дочку. – У Пэта каждую неделю поездки, а ребенок ни в какую не желает спать. Я просто не могу…

Ее руки дрожали, когда она вытаскивала из сумки бутылку с водой. Я разговаривала с Марни утром, но она ни словом не обмолвилась о своих мучениях. Теперь же, казалось, и вовсе делала вид, что меня нет. Столь старательное избегание могло значить только одно: она на меня зла. И больше я не слышала ни одного слова, потому что меня захлестнула паника: как, как мне остановить гнев Марни? Я уже видела злую Марни прежде. Жуткое зрелище.

Раздался очередной звонок. Вошла женщина с гигантской сумкой с кожаными кисточками и ланчбоксом из пенопласта, и все молекулы в комнате мгновенно сместились. Это наверняка Нэн – Марни как-то упоминала ее, но не говорила, что Нэн такая лучистая, испускающая энергию, точно солнечные лучи. Хотя, как я знала, она уже собиралась на пенсию, кожа Нэн сияла, как у молодой женщины. Когда она улыбалась, на щеках проявлялись ямочки. Я не могла отвести глаз от серебристых сандалий, от связки ключей, которые зазвенели, когда она пристроила сумку за креслом, от ее стеснительной улыбки, адресованной доктору Розену, когда она села, и от ее рта, когда она что-то пробормотала себе под нос, пока Марни говорила. Она поздоровалась со мной быстрым кивком, и я улыбнулась в ответ.

– Вэ Эн сегодня творит со мной, что вздумается, – проговорила Нэн. – Вэ Эн хочет, чтобы я умерла.

Я посмотрела на доктора Розена. Что за Вэ Эн? Он глянул на меня, но ничего не сказал. Если я хочу понять, о чем толкует Нэн, придется задать ей вопрос.

Нэн подобрала с пола контейнер и сняла с него крышку – одно отделение было наполнено макаронами с сыром – почти оранжевый соус и паста-рожки. Продолжая говорить, она начала есть.

– Я ведь даже не голодна, – голос дрогнул. Она посмотрела на меня и объяснила, что Вэ – это «внутренний», а Эн означает расовое оскорбление, которое угнетало ее всю жизнь. Она ясно дала понять, что ей и только ей позволено произносить полную расшифровку Вэ Эн – и, клянусь богом, я еще не сошла с ума, чтобы нарываться с Нэн. Я кивнула, благодарная за то, что она меня просветила.

– Нэн, я тут вообще-то говорила! – бросила Марни. Мне был знаком этот тон. Подруга использовала его в разговоре с Пэтом перед бурной супружеской ссорой, которой я нечаянно стала свидетелем. Я сгорбилась и поймала себя на том, что невольно задерживаю дыхание.

Нэн ткнула вилкой в сторону Марни.

– Заткни. Хлебало. Мать твою!

Я поперхнулась вдохом и задержала его в легких.

Марни свернула крышечку с бутылки с водой.

– Жди своей гребаной очереди!

Это прозвучало как предостережение, шипение.

Как непохоже на мою другую группу, где Патрис огрызалась на Полковника Сандерса или Карлос препирался с Рори из-за ее опозданий! Между Марни и Нэн я чувствовала что-то более тяжелое, более телесное и нестабильное. Они вытаскивали слова из глубины тел, а не выдергивали из головы. Они жестикулировали всей рукой – не только ладонями. Они плевались. Воздух потрескивал от жара и угрозы.

Нэн отставила в сторону свою еду. Я уж думала, она сейчас поднимется и засучит рукава, но та вытащила из сумки салфетку, вытерла рот – очень тщательно, медленно, как разозленный шериф в каком-нибудь вестерне. Я позволяла воздуху просачиваться в мои легкие, делая один крохотный вдох за другим. Они продолжали орать друг на друга – Марни теперь была «костлявой белой сукой», а Нэн – «отказывающейся от помощи королевой драмы». Доктор Розен выглядел настороженным, но не встревоженным. Потом Нэн ткнула вилкой в сторону доктора Розена.

– Вам нужно помочь мне, – сказала она тихо. Слезы, которых я раньше не замечала, покатились по щекам. Она низко наклонила голову, словно обращалась не к нему, а к остаткам еды. – Пожалуйста, помогите.

Мне хотелось кинуться к ней через круг и обвить руками. Вместо этого я надорвала кутикулу на большом пальце правой руки до крови, и желудок сжался.

– С удовольствием, – ответил доктор Розен, улыбаясь и выпрямляясь, как актер, который с трудом дождался своего большого соло.

– Это единственное, что я знаю, – она промокнула глаза салфеткой.

Нэн повернулась ко мне и стала рассказывать о детстве, полном насилия и зависимости: психически нестабильный отчим, который размахивал перед ней пистолетом после того, как весь вечер играл в азартные игры; брат с биполярным расстройством, который колотил кулаками стены и ломал семейные вещи.

– Грубая сила – это все, что я знаю.

Марни подкатила свое кресло к Нэн и дотронулась до ее руки.

– И я тоже больше ничего не знаю.

У Мэри и Эмили были слезы на глазах. Мой взгляд не отрывался от большого пальца с обнажившейся ярко-розовой плотью, которую я продолжала теребить. В ногтевой лунке собралась и набухла капля крови.

За все пять лет нашего знакомства я привыкла к тому, что Марни встречала любую эмоциональную ситуацию с упрямой дерзостью, этакой бравадой итальянского мачо, типа «это ты сейчас мне говоришь?», которой я одновременно и страшилась, и восхищалась. Я смотрела, словно загипнотизированная, как Нэн и Марни, две женщины, которые, я была уверена пару секунд назад, вот-вот покалечат друг друга, слились в единый коллаж травмы и исцеления. Марни держалась за левую руку Нэн.

Я никогда прежде не видела, чтобы два человека ссорились… собственно, и мирились тоже. Мой палец пульсировал болью, и я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Минуты шли, а я фантазировала, как постепенно съеживаюсь – теряя кожу, мышцы, кости, клетки, – пока не становлюсь всего лишь кучкой одежды в обтрепанном вращающемся кресле.

Когда доктор Розен в очередной раз поймал мой взгляд, я прошептала одними губами:

– Помогите мне.

– Что-что? – спросил он, показательно прикладывая к уху ладонь, сложенную ковшиком.

Ни одного звука не вылетало из груди, но я продолжала шептать губами:

– Помогите мне.

Снова и снова. Помогите. Мне.

Внимание группы переключилось с Нэн и Марни на меня. Я не могла смотреть ни на одну из этих женщин – и не могла заставить себя выдавить ни звука.

– В чем твоя проблема? – спросила Марни, наконец, уделив мне все внимание.