Все встали. О, идем на экскурсию! Я впервые оказалась в его кабинете с тех пор, как начала ходить в группу. Все здесь выглядело по-прежнему: гарвардские дипломы в рамках, кружево, аккуратный стол у стены.

Когда доктор Розен поднял трубку и набрал пароль голосовой почты, Карлос шепнул:

– Что ж ты такого страшного наговорила?

Доктор Розен нажал кнопку громкой связи, и раздался мой голос, пронзительный и ясный. «Да тебе насрать на меня! У Марни есть ВСЕ! А как же я?!» И так три минуты. Группа сгрудилась вокруг телефона.

Когда мой голос, наконец, затих, он выключил телефон.

– Вы можете этому порадоваться? – доктор Розен произносил каждое слово так отчетливо, словно английский был для меня чужим.

Порадоваться гневу? Это было еще более редкое явление, чем ссоры. Я не припомню, чтобы хоть раз орала на родителей по какой бы то ни было причине. Мы были людьми, предпочитавшими бойкот; нашим оружием были высокомерные вздохи и безмолвное тихое возмущение. Когда родители запретили мне идти на новогоднюю вечеринку Троя Табуччи в конце девятого класса, потому что подозревали, что там будет алкоголь, я заперлась у себя в комнате, занявшись составлением плейлистов из печальных песен. Когда они сказали, что я буду учиться в колледже в Техасе, я выбросила потрепанную брошюрку Дартмута[33], которую перечитывала неделями. Я пользовалась фальшивыми улыбками, словами «у меня все в порядке» и слоновьим обжорством так, как другие пользуются прокладками. А теперь человек трактует мою ругань, словно сонату Шопена.

– Порадоваться?

Глаза доктора Розена стали больше лица.

– Это же прекрасно!

– Это отвратительно…

– Кто сказал?

– Жалость к себе, во-первых…

– Не согласен – это было честно, искренне и реально. Это – ваше. И вы поделились этим со мной. Благодарю вас, – он снова потер ладонью сердце. – Добро пожаловать в ваш гнев, мамэле. Он вам поможет.

Это оказалась первая в жизни похвала тому, что было во мне уродливого, иррационального, мелочного, безрассудного, ненавистнического и склочного. Я никогда не слышала ни о чем подобном. Будь я своим терапевтом, я рекомендовала бы себе избавиться от этого дерьма, но доктор Розен радовался ему так, словно это был День компьенского перемирия[34] с плясками на улицах, отменой работы и всенародным ликованием.

– Не переживайте, – сказал он. – Это только начало.

Впервые за год с лишним я проснулась, проспав полные восемь часов. Я не сразу поняла, где нахожусь, но между ног было теплое, вибрирующее ощущение.

Мне приснился эротический сон. Натуралистический, горячий – аж до дыма – эротический сон о певце R&B Лютере Вандроссе. Мой любимчик ласкал мое лицо и целовал глубокими поцелуями, его язык хозяйничал повсюду внутри моего рта. А потом он исполнил языком на моем животе что-то такое – кружаще-толкательное комбо, – отчего меня вынесло выше звезд к другим планетам и галактикам. И когда его мягкие губы закружили между бедрами, я замяукала, как новорожденный котеныш.

И проснулась мокрая, жаркая и удовлетворенная.

В поезде по дороге на сеанс я напевала без слов любимую песню Лютера Вандросса «Здесь и сейчас». О да, Лютер, бесспорно, здесь и сейчас!

Пока поезд тащился мимо затемненных ночных гей-клубов и стильных бутиков на Белмонт-стрит, я ощущала ликование – словно вот-вот взлечу к небу, как сбежавший воздушный шарик. Я и близко не такая мертвая внутри, как опасалась. А еще этот сон доказывал, что та часть моего бессознательного, которая привела мистера Вандросса в мою постель и позволила ему гулять языком по моему телу, осталась в живых. И она была голодна. Эта сексуальная анорексичка медленно, но верно пробиралась к фуршетному столу. Я видела и ощущала во сне секс, который был горячим, диким, шумным, влажным и полностью сосредоточенным на моем удовольствии. Секс без всякого подавления, без монахинь с их адскими угрозами, без неодобрительно качающих головами родителей, которые хотели, чтобы интим был привязан к браку, без опасений из-за беременности, жирных ляжек или «правильности» того, что я делаю. Были только мое тело, роскошный мужчина и удовольствие.

Не прошло и десяти минут с начала сеанса, как я рассказала группе все.

– Он занимался со мной оральным сексом, и спина у него была такая гладенькая и мускулистая. Я во сне испытала оргазм.

– Как долго это продолжалось?

– Ты когда-нибудь видела его на концерте?

– Это тот парень, который пел дуэтом с Чакой Хан?

Доктор Розен, который молча слушал этот разговор, наконец, заговорил.

– Это сон обо мне.

Прямо слышно было, как все головы повернулись к нему.

– Повторите, Фрейд! – сказала я, смеясь. – Без обид, но вы совершенно не похожи на горячего, как вулкан, чернокожего парня, получившего тучу «Грэмми» и водящего дружбу с Опрой. Вы… ну… – я указала руками на его кудрявую голову, связанный «косичкой» коричневый свитер и коричневые ботинки на толстой подошве. – В смысле, посмотрите на себя.

Доктор Розен покачал головой в своей вечной покровительственной манере. Я нахмурилась. Если это действительно сон о нем, тогда почему героем был не Дастин Хоффман? Или, к примеру, Адам Сэндлер?

– Ой-ей… – протянул Карлос.

– Что? – не поняла я.

Карлос и Рори обменялись понимающими взглядами. Потом он сообщил удивительную новость:

– Разве ты не знала, что после того как начинаешь психотерапию, все эротические сновидения – это сны о твоем терапевте?

Доктор Розен кивнул.

– Ванд-росс, по звучанию напоминает Розен.

– Господи, ну да, почти рифмуется, – я раздраженно закатила глаза. Ни в одной вселенной мой худой, лысеющий терапевт-еврей не напоминал бы моего нового любимого мужчину Лютера. Доктор Розен вскинул руки и пожал плечами. Он не собирался убеждать меня, и это было самым быстрым способом заставить меня сомневаться.

– И почему вы вечно все сводите к себе?

Под конец я пробормотала «жуть жуткая» достаточно громко, чтобы он услышал. И проигнорировала жест, когда он потер грудь, словно я назвала его гениальным терапевтом. Я отказывалась смотреть на него, и группа перешла к другой теме.

– Вы понимаете, почему этот сон стал возможен? – доктор Розен повернулся ко мне, когда до конца сеанса оставалось две минуты. Я помотала головой. – Думаете, это совпадение, что вы смогли открыто выразить мне свою ярость две недели назад, а потом вам приснился оргастический сон обо мне?