– Полицейские позволили вам троим уехать без сопровождения? – спросил доктор Розен.

– Себастьяну было почти восемнадцать.

– Его отец только что погиб, – проговорила Рори надломленным голосом. – Вы были детьми.

– Полиции следовало о вас позаботиться, – Патрис потянулась за моей рукой. Я ухватилась за ее ладонь, и она сжала ее, как в то первое утро после заключительной молитвы.

– Что было, когда вы вернулись в кондо? – спросил доктор Розен.

– Мы должны были рассказать Сэнди. Мы постучались в дверь, потому что потеряли ключи. Глянув в глазок, она сосчитала нас и сразу все поняла. Одного из нас не хватало. Она начала кричать: «Нет! Нет! Нет!»

– Иисусе, Кристи… – прошептал Карлос.

– Я протиснулась мимо них в дверь и скрылась в ванной – не включая воду, – чтобы не путаться под ногами. За душевой занавеской отколупывала засохшие грязь и кровь, запекшиеся коркой на ногах, пытаясь как-то совладать с их скорбью. Они так и стояли в дверях, обнимая друг друга и рыдая, пока последние лучи солнца не скрылись в темноте.

– Как он звучал, их плач? – спросил доктор Розен.

Я открыла рот, чтобы изобразить его. Из меня не вылетело ни звука. Когда я попыталась снова, голос замер внутри, словно отверстие для скорби перекрывала печать внутри горла.

– Вы сделали это минуту назад. Вы слышите его в голове, – напомнил доктор Розен.

Я слышала их, всех троих, когда они обнялись и выли, но из меня по-прежнему не выходило ни звука. Эти ужас и скорбь были частью меня, неким органом, который покрывал все, как кожа или волосы. Как пятно. Я не знала, как его выпустить. Все, что у меня получалось, – какой-то утробный лай. Я покачала головой.

– Не могу.

Я давным-давно смирилась с тем, что буду носить в себе Гавайи – эти вопли и перепуганное сжатие каждой мышцы при любой мысли об океане – до конца жизни. Такова была цена за то, что я выжила. Исцелиться от этого – каково это? Я не способна вообразить ту себя, которую не преследует образ океана, выливающегося из Дэвида.

Доктор Розен предложил эксперимент:

– Повторяйте за мной: «Я не убивала Дэвида».

Я замотала головой.

– Иисусе, доктор Розен, я и не думаю, что убила его! Мы с вами не в образовательной программе для школьников!

– Вы ощущаете ответственность.

– Это смешно! Мне было всего тринадцать…

– Знак.

– Ты всегда упоминаешь о нем, дорогая, – добавила Рори.

– Знак?.. – повторила я. Мой взгляд забегал по комнате.

– Знак «посторонним вход воспрещен», – пояснила Рори.

Я осела в кресле, словно получив удар. Неужели я действительно думала, что это моя вина?

– Так вот что я ношу в себе все эти годы?!

– Это одна из многих историй, которые вы носите.

Нам вообще не полагалось быть на этом пляже.

Пусть мне было тринадцать, но я умела читать. Я понимала, что мы нарушаем закон. Я понимала, что означает «посторонним вход воспрещен».

– Готовы повторять за мной? – спросил доктор Розен. Я кивнула. – Смотрите на Рори и говорите: «Я не убивала Дэвида».

– Я не убивала Дэвида.

– Я не виновата в том, что он умер.

– Я не виновата в том, что он умер.

– Я не обязана себя винить.

– Я не обязана себя винить.

– Это не моя вина.

– Это не моя вина.

– Теперь дышите, – велел доктор Розен.

Легкие под ребрами расширились. Когда я выдохнула, дыхание выходило из меня рывками, его рваные края цеплялись за крюки сопротивления, которое я выстраивала больше семнадцати лет.

– Значит, эта травма делала меня одинокой все эти годы?

– Ваши чувства в связи с ней, которые вы похоронили, гнали вас прочь от людей.

– Почему?

Он подался ко мне и заговорил медленно:

– Если вы вступаете в близкие отношения, ваши сильные чувства выходят наружу – так же как этим утром. Вы привязываетесь к человеку, – он указал на себя. – Он может поехать на пляж. Он может не вернуться. Любовь будет приводить вас на этот пляж по тысяче раз в день до конца жизни.

– Я никогда этого не забуду.

Доктор Розен покачал головой.

– Кристи, вы никогда этого не забудете.

Доктор Розен завершил сеанс, как обычно, Патрис и Рори повернулись ко мне и обняли с двух сторон. Карлос стоял чуть в стороне, дожидаясь своей очереди. Так же как Марти и Полковник. Каждый поочередно крепко обнял меня. Доктор Розен тоже задержал меня в объятиях на пару секунд дольше обычного. Я по-прежнему чувствовала – прямо под верхним слоем кожи, – как мое тело дрожит от воспоминания о волнах, бьющихся в пляж с черным песком.

В августе 2002 года я отмечала первую годовщину в группе, нервно обновляя почту указательным пальцем каждые три минуты. Дело было в студенческом лаунже, где я сидела вместе с одногруппниками юридической школы. Моя 10-недельная стажировка в «Белл, Бойд и Ллойд» завершилась, и кадровик пообещал, что к концу дня нам разошлют электронные письма с предложениями постоянной работы. Все лето я писала служебные записки, изучала принципы контрактного права и несколько раз оставалась на дежурства после девяти вечера, чтобы доказать серьезное отношение к работе. Я болела вместе со всеми, когда играли «Чикаго Кабс», попивала в баре лимонад по пятницам после работы, чтобы доказать: когда-нибудь в будущем я сумею общаться с важными клиентами. Но теперь мне необходимо предложение о работе.

В половине пятого я последний раз нажала на кнопку мышки. Глаза выхватили из списка входящих письмо от фирмы: Комиссия еще не проголосовала. Все остальные годы в истории этой фирмы всем, кто проходил стажировку, предлагали после выпуска рабочие места прямо на пьяной вечеринке, которую устраивали в конференц-зале с видом на центр Чикаго. В этом году мы чинно попивали клюквенный морс и поклевывали жареный миндаль, пока управляющий партнер с натянутой улыбкой вещал об экономическом спаде. И теперь это письмо явилось доказательством, что слухи, которые все лето держали нас в страхе, правдивы: в фирме не хватит рабочих мест на всех.

Третий год учебы только-только начался. Вручение дипломов маячило в целых девяти месяцах впереди. «Пузырь доткомов»[29] лопнул, и юридические фирмы, как правило, не нанимали студентов-третьекурсников – они брали стажеров, которые работали у них летом. Некоторые лопались; вот вчера они еще существовали, а сегодня уже нет. Моя школа, «Лойола», была во втором десятке по рейтингу, так что я конкурировала со студентами, выпускавшимися из школ Чикагского и Северо-Западного университетов; обе входили в первую десятку. Когда я окончу учебу, общая сумма долгов составит больше 120000 долларов. Если не найти работу, причем хорошую, как оплачивать аренду квартиры, студенческие кредиты и терапию?