Вадим улыбнулся.

— Ну чем я мог заниматься здесь один? Читал, сидел у печки, потом прошелся немного, выгулял Вулкана. Готовил себе обед… — перечислил он.

«Думал о тебе, — мысленно добавил. — Все время думал о тебе».

— А к нам с утра гости приехали. Моя мама и тетя Надя, мама Степика. И такой переполох устроили, представляешь, забыли купить майонез! И все, катастрофа! Степику пришлось ехать в райцентр…

— А кто из тех двух женщин, что сидели за столом, твоя мать? — спросил Вадим.

— Моя мама та, что со светлыми волосами. А другая — тетя.

— Ты похожа на свою мать и вместе с тем совсем другая! — заметил он.

— У нас говорят, что я вообще ни на кого не похожа!

— А чем твои родители занимаются?

— Папа — тракторист, мама — в строительной бригаде при колхозе. Они выпивают, — неожиданно добавила девушка. Хоть и не собиралась. Она никогда и никому не рассказывала этого. Даже бабушке. Мира стыдилась порока родителей, словно он коснулся и ее. А ведь ей так хотелось, чтобы у нее все было так же, как у всех. Ей казалось, что, если она будет об этом молчать, не станет ни с кем обсуждать, все как-нибудь утрясется, уляжется, все будет хорошо.

— Выпивают? — удивленно вскинул брови Вадим. — А кто в наше время не выпивает? В праздники, в компании друзей… Они взрослые люди, не чай же им пить… — он выразительно покосился на чашки, что стояли перед ним, и улыбнулся.

Но Мира в ответ не улыбнулась.

— Нет, ты не понял. И в праздники, и с друзьями, после работы, каждый день, через день. Знаешь, как это бывает в колхозах? Продали что-то, а расплачиваются в таких случаях всегда спиртным. У мамы на работе многие женщины выпивают. А потом она приходит домой пьяная. Очень пьяная, совершенно невменяемая, не похожая на себя. Начинает нести какую-то околесицу. А глаза у нее при этом стеклянные, ничего не выражающие… Она превращается в другого человека, злоязычного, жестокого, безумного. А потом начинают выяснять отношения и скандалить. Они с папой страшно ругаются, порой даже дерутся. И я все время боюсь, что однажды папа покалечит маму, а то и вовсе убьет.

Боль отразилась на Мирином лице, и Вадим почувствовал, как от непривычной для него жалости сжалось сердце.

— Иногда я пытаюсь их успокоить, вмешаться, но они меня не слышат, слишком увлеченные пьяными разборками. Потом утром я прошу маму не пить, она обещает, конечно, но ненадолго. Проходит день-другой, и все повторяется опять… Они катятся в пропасть, и я боюсь, что остановить это падение невозможно. Мне кажется, и это самое ужасное, в выпивке они находят какое-то удовольствие, некий смысл, который потеряла их жизнь… — голос девушки дрожал и срывался. Спазмы сдавливали горло, но глаза оставались сухи.

Говорить было трудно, но еще труднее с такой проблемой жить. Эта боль терзала Миру не один год, но только сейчас, с Вадимом, она смогла выплеснуть ее.

Мужчина тяжело вздохнул.

— Мира, но какой же смысл они могут находить в водке, если у них есть ты? Ты смысл их жизни! У тебя еще есть братья или сестры?

Девушка покачала головой.

— Только Степик. Но даже ему я не могу всего рассказать. Родственники ни о чем не подозревают, бабушка, кажется, догадывается, но каждый раз я уверяю ее, что у нас все в порядке. Я не хочу тревожить ее, у нее слабое сердце.

— Может, лучше сказать родным? Возможно, общими усилиями вы справитесь с проблемой. Можно ведь их закодировать. Я знаю людей, которые, прибегнув к подобной процедуре, не пьют совсем и их даже не тянет.

— Что ты! Мои на это не пойдут! Они не признают себя алкоголиками. Они не понимают, не осознают… И считают тот образ жизни, который ведут, вполне приемлемым. Нет, они не алкоголики, просто любят выпить. Они же работают, их уважают, зачем им кодироваться?

— Мира, потерпи еще немного! Вот окончишь школу, поступишь куда-нибудь, уедешь и начнешь новую жизнь… А родители пусть со своей жизнью разбираются сами. Если им плевать, что ты страдаешь, значит, и тебе незачем все принимать близко к сердцу. Ты ничего не изменишь. Они взрослые люди…

Девушка невесело улыбнулась.

— Знать бы еще, кем бы мне хотелось стать… — вздохнула она.

— Что, совсем никаких предпочтений?

Мирослава тряхнула головой.

— Ну, ничего. Время у тебя есть.

— А если никем не хочется быть? Вот просто совсем…

— Так не бывает! — Вадим улыбнулся и глотнул чаю, о котором забыл, слушая Миру.

— Бывает. У нас в классе только несколько человек точно знают, кем хотят видеть себя в будущем, остальные же… Остальным лишь бы пойти куда-нибудь, чтобы после школы не сидеть дома. Потому что для выпускника ничего хуже этого и быть не может! Вот что ты делал после школы?

— В университете учился.

— Да? — несколько разочарованно протянула девушка.

— Да! — все так же улыбаясь, кивнул он. — Ну, что? Ты согрелась немного? — спросил, отодвигая чашку с недопитым чаем.

Мира отодвинула и свою, почти пустую.

— Я уже надоела тебе? Мне пора домой? — как-то сразу поникнув, спросила она.

Вадим рассмеялся.

— Конечно, нет, просто…

Он не мог сказать ей, что ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы просто сидеть рядом с ней, просто слушать ее, просто смеяться…

Близкое присутствие этой девушки, нежной и невинной, такой необыкновенной, как лесная нимфа, и вместе с тем такой реальной, сводило с ума. Его тянуло к ней. Тянуло так, как мужчину тянет к женщине, и он забывал, что она еще школьница, ребенок. Ему до темноты в глазах хотелось ее и чтобы время остановилось, чтобы они навсегда остались в этом домике, затерявшись среди зимы…

Вадим никогда не испытывал подобного. Любовь ли это была, та самая, которую ему так и не удалось изведать? Страсть, внезапно обрушившаяся? Физическое притяжение? Или наваждение, которое не проходило?

Увидев ее впервые, узнав, кто она, столкнувшись с ней на хуторе, он решил, что…

А потом все изменилось, стоило лишь коснуться ее лица, услышать ее голос, увидеть, как при свете луны мерцают ее глаза.

Когда она вот так, как сейчас, почти не моргая, смотрела в его глаза, ему казалось, что она заглядывает в его душу. И видит там нечто такое, неведомое ему самому.

— Просто сегодня новогодняя ночь, а мы сидим за столом и пьем чай. Давай пойдем к «нашей» елке?

— Давай, — тут же согласилась Мира и в каком-то неосознанном порыве протянула руку и коснулась его руки, но, словно обжегшись, хотела отдернуть. Вадим удержал ее ладонь. Их пальцы переплелись. А взгляды встретились.

Он смотрел на нее, и улыбка его медленно сходила с губ. Впервые Мира почувствовала ту самую, неповторимую, немеркнущую магию взглядов, когда все вокруг переставало существовать, исчезало, растворялось. Были только глаза — темные, излучающие какой-то странный свет. Мирослава тонула в них, ощущая, как что-то растет в груди, и от этого становится трудно дышать.