Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка смотрела на нее словно на музейный экспонат:
— А ты? Ты же Мите жена, в офицерской общаге жить не собираешься?
Марго фыркнула:
— Мой Митька в Питере остается. Его в Академии оставят, так что за меня не волнуйся…
— Даже в мыслях не было, — Егор аккуратно положил полотенце на стол, скрестил руки на груди.
Маргарита хмыкнула, схватив с блюда еще одно яблоко, демонстративно откусила от него и вышла в коридор.
В кухне повисло неловкое молчание. Закипал чайник, из-под кастрюли с картошкой поднимался ароматный пар. Стеша бросила под крышку головку лука и лавровый листик. Повернулась к Егору.
Она чувствовала, как окаменел каждый его мускул, каждая клеточка.
На скулах ходили желваки. Легко дотронулась до плеча:
— Эй, ты что? Я не слушаю ее.
— Такое сложно не услышать, — он повернулся к Стеше, привлек к себе за плечи, поцеловал в переносицу, прошептал: — Митька отказался от места в Академии.
Стеша отстранилась, глаза округлились:
— Как?
— Так. Он уступил место Денису Васильеву, отцу Ромки, — Егор положил горячую ладонь Стеше на затылок, прижался к прохладному лбу щекой. — Место в Академии одно. Васильева должны были распределить на Тихоокеанский, на Камчатку. А что такое Камчатка для их парня? — спросил тихо и сам ответил. — Это Ромке инвалидность в лучшем случае. Нельзя им сейчас во Флот. Парня поднимать надо. В Питере — врачи, реабилитация. Спецсадики. Родня, опять же, поможет.
Стеша поняла, что соображает туго:
— То есть Митя поедет служить на Камчатку?
Егор молча кивнул.
— А Марго ещё об этом не знает, выходит?
— Как видишь.
Стеша почувствовала беспокойство, нахмурилась:
— Ну, ему сказать надо. Это же серьёзно.
— Серьёзно, — подтвердил он и отстранился. — Только пусть они сами разберутся, ладно? Не говори ничего Марго.
Девушка положила ему голову на плечо. В висках шумело: «Мне кажется, ты будешь моей», «Ему нужна не жена, а оруженосец». В сердце затаился страх, прикрытый тонкой паутиной недоверия, отравленной сомнением. Что она сама хочет — вот что важно. Только это.
И как сейчас не хватает трезвого взгляда со стороны! Стеша впервые за эти дни с тоской подумала о подругах и о доме.
* * *
16 апреля, 10–15
Санкт-Петербург
Горан холодно наблюдал за происходящим в квартире старухи.
В начале та долго пила чай — мужчина даже из своего укрытия ощущал приторно-терпкий травяной аромат, — потом смотрела в окно задумчиво.
Около десяти утра кто-то пришел: Горан видел, как встрепенулась старуха, как зажегся мутно-жёлтый плафон в холле размером со спичечный коробок. Напряженно выдохнул: брюнетка, протеже Зины. Или не протеже? Но ее появление в истории с Мушкой раздражало.
Горан присмотрелся.
Короткий разговор. Довольная Ираида засуетилась в гостиной, пытаясь передвинуть антикварное кресло к окну — мужчина видел, как мелькает ее спина, обтянутая полосатой блузкой. Чутье хищника подсказывало, нет — кричало, что происходит то, что не должно было произойти ни при каких обстоятельствах.
Бабка перестала быть одинокой и забытой родней обладательницей редкого сокровища.
У бабки появилась компаньонка.
И в следующее мгновение Горан увидел подтверждение самых страшных своих подозрений: на пороге, передвигая неудобную ношу, появилась уже знакомая мужчине брюнетка, с сумкой и раскладушкой.
— Черт, — в сердцах простонал он, чувствуя, как меняется расстановка сил на шахматной доске.
Лопата, молча наблюдавший за происходящим, виртуозно матюгнулся. Тяжелая ладонь легла на плечо серба:
— Не дрейфь. Твоя задача — взять Мушку, моя — обеспечить тебе доступ в антикварную конуру. Бабу надо убирать.
Горан брезгливо сбросил руку напарника с плеча, посмотрел снизу вверх:
— И что ты собираешься делать?
Лопата осклабился, пренебрежительно ухмыльнулся:
— Не твоя забота. Сиди и не свети.
Он вышел в кухню, долго говорил по телефону. Горан прислушивался, разбирая лишь отдельные фразы.
Через несколько минут Лопата вернулся в комнату, скулы обострились, плотно сомкнутые губы изгибались в усмешке, от которой кровь замедлялась течение в венах, в глазах — хищный голод.
— Не ссы, — процедил, хватаясь за куртку и натягивая ее на плечи, — пару дней, и драпанет эта девка к Зине под крылышко.
Горан не уверен был, что хочет знать подробности.
Он — вор. Мастер. Ему открываются замки и охранные системы, тонкие чувствительные пальцы, острый взгляд и удивительно тонкий слух. Он гордился своим профессионализмом.
Ни одного «мокрого» дела за всю биографию.
Ни одной стычки с полицией.
На него даже ни разу дело не заводили, даже как на подозреваемого. А ведь за плечами похищения из крупнейших музеев мира, из цепких лап частных коллекционеров. Даже один шейх поделился своими сокровищами… принудительно, понятное дело.
И вот теперь эта история с Мушкой.
Горан порывисто встал.
— Нет, это уже без меня, — протянул руку за курткой. В самом деле, он работает только с «чистыми» объектами.
Тяжелая липкая ладонь на запястье хуже наручника, вонь вчерашней колбасы в лицо, холодные светло-синие глаза:
— Даже не думай. Ты за это дело бабки получил? Вот и отрабатывай. Ты свою часть, я свою, — он широко оскалился: — Если, конечно, не хочешь, чтоб твою задницу нашли в холодной вонючей канаве…
Горан растерянно сел:
— Ты мне угрожаешь, сосунок?
Лопата передернул плечами, хмыкнул:
— Значит так, экспозицию я тебе объяснил. Не рыпайся. Сделаешь работу — и вали. Дорогу я расчищу… А нет, так и без тебя справлюсь, не велика птица.
Ираида Семеновна отдала комплект ключей, выделила Стеше комнату, плотно заставленную антиквариатом. Расчистила от рамок и шкатулок письменный стол, чтобы девушка могла работать, наотрез отказалась использовать раскладушку:
— Есть хорошая, крепкая еще софа. Зачем портить позвоночник на этих новомодных устройствах.
Стеша была благодарна.
Ираида, кажется, тоже.
Девушка, оставшись одна, притворила дверь в коридор, прошла к окну: квартира Ираиды выходила не на проспект, а на узкий и темный каменный колодец внутреннего дворика. Квадратики окон напротив. Тусклый оранжевый отблеск заходящего солнца.