— Салям. Это я. Сара.

Колени его задрожали, ему показалось, что он падает. Огляделся. Стула рядом не было. Солеймани был занят кредитными записями. Исмаил оперся рукой на угол стола и повернулся в сторону улицы Саадат. Глядя на нее, он медленно ответил:

— Салям, Сара. Я и не думал…

— Не думал что?

— Что позвонишь. Что ты позвонишь.

— Почему?

— Я просто удивился.

— То есть, я поступила неправильно? Я тебе помешала?

— Нет, нет, нет! Вовсе нет, ты очень хорошо сделала, я имел в виду, я не ожидал. Я обрадовался.

— Я хотела поздравить с праздником.

— И я поздравляю. Желаю тебе хорошего нового года.

— И я того же желаю.

— Какие новости?

— Никаких!

— Я несколько дней назад тебя видел, ты проходила мимо.

— Да, у меня там были дела.

— Какие дела?

— Да так.

— Никуда не ездили на каникулы?

— Нет.

— И не собираетесь ехать?

— Нет, нам некуда ехать.

— Занимаешься, уроки?

— Да не так чтобы, нет настроения заниматься…

— Почему?

— Не знаю.

— Что-то случилось, что нет настроения?

— Ничего не случилось.

— Почему же тогда?

— Не знаю.

— Я очень сочувствую.

— …

— Сара?

— Да.

— Почему молчишь? Не слышу тебя.

— А сейчас слышишь? Хорошо слышишь?

— Да, да, очень хорошо слышу, говори!

— …

— Говори, я слушаю тебя.

— Мне надо идти.

— Куда?!

— Домой.

— Ты не можешь говорить?

— Долго не могу, тут люди, у тебя какое-то дело есть ко мне?

— Да не то чтобы дело, но…

— Тогда до свидания.

— До свидания…

И на том конце повесили трубку. Он застыл в том же положении. Наконец едва слышно прошептал: «До свидания, Сара!» — и положил трубку на аппарат. Солеймани спросил:

— Тебе жарко?

— Почему же?

— Ты, как свекла, покраснел, горячий, как печка. Иди лицо холодной водой умой. А то сгоришь!

Исмаил провел рукой по лицу. Почувствовал, как оно воспаленно горит. Пошел в умывальную комнату. Увидел себя в зеркало. Его голубые глаза покраснели словно он плакал. И щеки с краснотой. До сих пор он таким себя еще не видел. Даже что-то чужое. Он забросил галстук за спину, горстями холодной воды умыл лицо и вернулся на рабочее место. Солеймани спросил:

— Кто это был?

— В каком смысле кто?

— Ну, от кого ты стал как жареная свекла?

— Да ничего подобного…

— Не надо, парень, сказки мне рассказывать, я ведь не просто так начальник. Ты здорово влип. Я за тобой наблюдаю, у тебя на лице написано, что влюбился. Даже ширазский ходжа поймет, а уж я-то твой начальник!

Исмаилу ничего не оставалось, как выслушать Солеймани до конца. А ответить ему было нечего. Он поскорее пошел за свой стол, над которым уже нависло несколько посетителей с горестными и мрачными лицами. Засучив рукава, он протянул руку и взял первую сберегательную книжку.

После этого дня Сара звонила еще несколько раз, и каждый раз Солеймани, держа трубку в руке, звал его, говоря: «Иди сюда, тебя хотят!»

И он понимал, что это Сара. Он то бледнел, то краснел. Быстро вставал и брал трубку. Обычно он прижимал ее к уху двумя руками и разговаривал стоя. В это время он не видел и не слышал ничего вокруг.

Была середина весны, когда они договорились о встрече — вечером, в парке, возле фонтана. В этот день на работе Исмаил был весь как острая приправа, ловок и скор. Хотелось, чтобы время прошло побыстрее, работа закончилась, и он поспешил бы на свидание. Вместе с тем, было боязно. Он тревожился, отвлекался, предчувствия его мучили, руки дрожали, а когда настало время уйти с работы, он зацепился ногой за стул и ударился о стол коленкой. Солеймани догадывался, в чем дело.

— Смотри под ноги, парень, лоб себе не расшиби сегодня! — потом он постучал задним концом ручки по столу и, вздохнув, добавил: — Черт бы побрал того, кто изобрел ухаживания, уж лучше бы по-простому, делать так, как чувства молодые подсказывают!

Они посмотрели друг на друга исподлобья и улыбнулись. Солеймани как бы поощрял Исмаила, это было понятно. Как только рабочий день кончился, Исмаил повесил галстук на вешалку и выскочил из банка. Дневной жар еще висел над улицей Саадат.

Пешком он не успел бы. Поэтому он, широко шагая, подошел к автобусной остановке. Подъехал двухэтажный автобус, медленно и накренившись на один бок. Исмаил вошел в автобус и поднялся на второй этаж. Один человек сидел сзади, дремал. Еще один юноша сидел впереди, над водителем, рядом с ним сел и Исмаил. Когда автобус тронулся, раздался такой скрип и звон старых кресел и стекол, точно они не ехали, а взлетали. Автобус кренился то вправо, то влево. Второй его этаж задевал ветки деревьев вдоль улицы, вздымая облачка цветочной пыльцы. На остановке у парка Исмаил, сходя, зацепился за ступеньку и еле удержался на ногах. Ему вспомнились слова Солеймани:

— Смотри под ноги, парень, лоб себе не расшиби сегодня!

Бассейн фонтана был круглым и большим, но не очень глубоким. Его дно и бока были светло-голубыми. Струя воды вздымалась вровень с деревьями белой акации, растущими вокруг. Останавливаясь в воздухе, вода затем обрушивалась вниз каплями и брызгами, тяжело падая в бассейн, образуя бурлящую пену и крупные и мелкие пузыри на его поверхности.

Вокруг фонтана стояли деревянные скамейки, рассчитанные на несколько человек каждая, на которых, в основном, сидели старики-пенсионеры и уставшие гуляющие, наслаждаясь приятно-влажным воздухом, плеском фонтана и наблюдая за игрой пузырей на воде. Несколько мощных высоких и раскидистых чинар бросали тень своих ветвей и листьев на часть фонтана. Исмаил наполовину обогнул фонтан и сел рядом с ним. Отсюда он мог видеть ворота парка и входящих и выходящих людей. Деревья парка облюбовали вороны и голуби, воробьи и скворцы, кое-где виднелись даже попугаи и сороки — словно все пернатые города слетелись сюда дышать воздухом.

Время еще оставалось. Час свидания не наступил. Несмотря на это, он не отрывал глаз от ворот парка. Иногда ветерок отгибал гриву фонтана в сторону входа в парк, и Исмаил сквозь водную пыль видел лишь смутные силуэты людей. Это тревожило его, но все-таки он оставался сидеть на том же месте. Все чаще он смотрел на часы и перекидывал то левую ногу на правую, то наоборот.