— Да, забавные вещи. Странно думать, что когда-то ихносили все поголовно, да? Интересно, что люди их берегут, не выбрасывают…Удачно придумано! А что, та стилизация под старую картину, там, в коридоре, онатоже?..

— О нет, сеньор, это не стилизация! — сияя,отозвался усач, ставя на стекло прилавка чашечку кофе и блюдце с чуррос, крученымитрубочками из жареного теста. — Это вправду очень старая картина!

Спокойно, спокойно… держи себя в руках, парень…

— Не хочу вас огорчать, но боюсь, вы ошибаетесь. С чеговы взяли, что она старая?

— Во-первых, это видно. Во-вторых, у нее есть история,сеньор. Погодите, я вам сейчас покажу.

Он крикнул какого-то Района, чтобы тот подменил его застойкой, и повел посетителя в коридор. Там, топчась и пыхтя, пихая эксперталоктями в бок, приподнимая подол картины и в то же время не решаясь снять еесовсем, толстяк рассказал алмазной чистоты провенанс, за который не жаль былополцарства отдать:

Дом-то принадлежит моей семье, сеньор, уже пятьдесят… нет,постойте… пятьдесят четыре года! Его купил в сорок девятом году мой покойныйдед у одной знакомой семьи. Вот как померла их старая сеньора, а она последняяздесь жила, дети все разъехались, — так мой дед у наследников и купилразвалюху. Ей-богу, сеньор, касона[20] совсем была плоха:старушка почти ослепла и досиживала свою жизнь в такой паутине и таких потекахна стенах, что говорить совестно, как эти дети могли спокойно смотреть нафамильную касону в подобном состоянии…

Короче, дед вложил в перестройку уйму денег, перекроил тутвсе, что можно… кроме кирпичного сарая во дворе. А чего его перестраивать,верно? Сарай он и есть сарай. Там кое-что осталось от прежних хозяев, а поверхи нашего старья набросали достаточно. Я ж здесь вырос, в этом доме, и помню,что за все годы, не поверите, руки не доходили расчистить сарай. А тут мы сПепи решили немного продвинуть бизнес. Понимаете, мы всегда держали небольшуюсервесерию[21]… Лет пять назад приехала кузина из Барселоны иговорит — так уже не модно, надо все перестроить, все иначе сделать… Впуститесвета, говорит, сделайте современное кафе с какой-нибудь идеей… Расставьтеповсюду амфоры, так и назовите кафе, это модно… Честно говоря, сеньор, меня всеэти идеи не слишком волнуют. По мне так: если ты печешь хлеб, то это долженбыть самолучший хлеб. Если у тебя сервесерия…

(Ага, значит их кафе называется «Амфоры». Не перебивать… спокойно…рано или поздно он доползет до сути…)

…и когда расширили вход и сделали капитальный ремонт, и Пепитак красиво тут все придумала и обустроила… она мне говорит: Хуан, другогослучая не будет, уж заплати ребятам, пусть и сарай разберут…

Тут в кафе ввалилась очередная компания студентов, усачизвинился и отбыл к стойке. Хорошо, что с начала истории тот догадался включитьпо бокам два небольших бра, черт бы по-бра-л этот стиль: полутемный интим. Но ив этом скверном свете он различил несколько мест утрат живописного слоя,жесткий кракелюр с загнутыми краями, взбугривание… Изумительное состояние длянемедленного осуществления всесторонней технологической экспертизы. Почтинаверняка — мастерская Эль Греко. Похоже, кто-то из учеников… Вполне возможно —незаконченная вещь, которая ждала и по какой-то причине не дождаласьзавершающей кисти Самого. В нижнем правом углу, как раз там, где обычнохудожник пишет имя, — глубокий продольный разрыв… Впрочем, надо быисследовать всю плоскость холста, и лицевую и оборотную стороны.

Он вернулся в зал кафе, к своей чашке с лужицей жженногоцвета на донце, сел и принялся медленно листать газету, не понимая текста.

Наконец, дождался, когда усач освободится.

— Так что, она в сарае лежала? — спросил онбезразличным голосом. — Эта картина. Вы хотите сказать, что лет сто всарае лежала картина? Не смешите меня.

— О, нет, конечно, не в сарае, — возразил хозяин,с удовольствием возвращаясь к нашим баранам. — Понятно, что сначала онапросто находилась в семье. Висела себе где-то на стене. Ведь это их семейнаякартина, какого-то их родственника.

— С чего вы решили? — быстро спросилКордовин. — Разве там есть подпись?

— Ну, да… подпись была, внизу, можно прочесть две-трибуквы. А на обороте — там все в грязи и пыли, конечно, но разобрать можно:«Саккариас Кордовера». Вы говорите — лет сто, а там год написан — 1600-й! Такиедела… Все вещи они отсюда забрали, само собой. А вот картину, что висит у нас —ее, может, забыли, а может, оставили, или просто не знали, что старуха еще раньшеприказала вынести ее в сарай, когда увидела, как та покоробилась, решила,наверное, что сделать тут ничего невозможно. Сейчас трудно сказать, сеньор…

— Послушайте… — проговорил Кордовин, уже нестараясь подбирать слова. — Вот моя визитная карточка. Я эксперт,искусствовед, сотрудник одного из музеев. Не хочу огорчать вас, но эта картинаочень скоро погибнет, она в ужасном состоянии. Никто ее такой не купит, и онапросто осыплется окончательно года через два-три… Между тем я готов сделать ваминтересное предложение. Продайте ее мне! Назначьте цену, я торговаться нестану. Скажу вам прямо: особой художественной ценности она не представляет.Автор не был выдающимся мастером. А я отдал бы ее в реставрацию и затемперепродал какому-нибудь провинциальному музею — там будут рады любомупополнению. Видите, я совершенно откровенен с вами… Подумайте над моимпредложением.

Усач остолбенел, разволновался… Вытер руки полотенцем ивышел из-за стойки.

— Не знаю, сеньор… А сколько бы, к примеру, она могластоить?

— Учитывая ее бедственное состояние и значительныезатраты на реставрацию, не слишком много. Тысячи полторы от силы.

— О… — тот был приятно удивлен. — Ну, этосовсем неплохие деньги, а? — он вздохнул, поколебался. — Но я долженпосоветоваться с Пепи. Полторы тысячи, говорите… Мне-то, по правде, этот святойбез особой надобности, а вот Пепи над ним трясется. Она его даже лакомпокрывала, чтобы не слишком осыпался.

Лаком, о боже… можно представить эти спасательные работы отПепи…

— Да. Полторы тысячи — цена неплохая, — серьезносогласился он, — если учесть, что реставрация обойдется мне не менее чем внесколько тысяч. Там, видите ли, слишком много проблем: картина бытовала вужасных условиях. Много я не выиграю, вы — тоже. Но оба сделаем благородноедело: спасем неплохую старую картину, а?

Он улыбнулся хозяину поверх двух золотистых, спутанных поддождем макушек американских туристок.

— Я уезжаю завтра днем. Поговорите с супругой — уверен,что она разумная женщина и не станет упорствовать и этим губить полотно. А я утромзайду к вам пораньше. Вы когда открываетесь?

— Да мы с семи на ногах. Тут же университет рядом. Кнам студенты перед занятиями забегают — выпить кофе с круассаном. Вы меня пряморазволновали, сеньор… Не знаю, что сказать. Постараюсь уговорить мою Пепи,сеньор… — и приблизил к глазам визитку: — сеньор… о, Zacarias! Значит, вытезка нашему художнику? И фамилия похожа: Kor-do-vin… Вы что — русский?Неужели! Так хорошо говорите по-нашему…