Рискуя угодить под ливень (зонтик забыл в университете, авозвращаться нет никакого желания), он решил все же пройти минут десять до домаПако, проведать знакомца. Хотя и не предупреждал о своем приезде, не знал —застанет ли.

Пако жил на улице Сан-Томе, в большом по меркам Толедо доме№ 2.

В центре просторного патио — постамент, выложенный узорнойголубой плиткой; на нем, пригнув неуловимо бычью голову, стоит фигура святогоТоме. Под ногами у святого и в подножии постамента все уставлено цветочнымигоршками, видимо, в попытке хотя б немного смягчить католическую каменнуюсуровость неподкупного святого.

Тут же размещался ресторан с таким количеством оленьих роговпо стенам, словно с посетителей за вход брали исключительно рогами — оленьимиили обманутых мужей. И эти бесчисленные рога не крепились, как наши российские,уютно-шляпные, на полированной дощечке, а произрастали из непосредственногосвоего черепа, тщательно выскобленного местными затейниками. Вполне испанскаячерточка: если уж тебя убили, радуй нас на нашем пиру всеми своими позвонками.

Для того чтобы попасть на галерею второго этажа, с которойдвери вели в квартиры, следовало миновать этот жутковатый лес и подняться полестнице, укрытой в глубине патио.

Надо поинтересоваться у Пако — уютно ли ему возвращатьсядомой ночами.

Пако был рамочником, неплохим реставратором и гениальным дилером.

Рамочники, как известно, пользуются полным доверием клиента:тот вынужден доверять, деться некуда. Либо сиди и жди, пока специалист несделает рамку и не оформит картину — рисунок — пастель — гуашь в твоемприсутствии… Так вот, привозит клиент работы, приобретенные на аукционе, крамочнику, а что увозит обратно — неизвестно. Бывает, и потеряешь одну-другуюкартинку в процессе оформления. Допустим, ты — небедный человек, приобрел черезподставное лицо на двух-трех аукционах несколько работ… Привез оформлятьпятнадцать, а назад забрал — по рассеянности — четырнадцать. Такое бывает…

Он вспомнил одно из страшных видений своей жизни: пустойбассейн на вилле некоего русского миллионера в Германии и рядком стоящие в немполотна Табенкина, Сокова, Кантора… Разве упомнит такое чудовище — сколько тамэтих картинок валяется у него в бассейне, пока турецкие мастера делают на виллешикарный ремонт?

Минут пять он стоял возле двери в жилище Пако, звякая остарую деревянную дверь бронзовой кистью свисающей дамской ручки. Интересно,куда же Пако направил свои разыскательные стопы. И стоит ли оставлять емузаписку… Достав из кармана небольшой блокнот, который всегда возил с собой, икруглый короткий карандаш, позаимствованный в отеле, он некоторое времяобдумывал и писал записку. Тщательно ее свернул фунтиком и сунул в бронзовуюзамочную скважину. Пройдя по галерее, спустился на первый этаж… после чеговновь поднялся и записку изъял. Ни к чему это, что за дурацкая переписка. Нюхтеряете, дон Саккариас!

Вышел на треугольную крошку-площадь с медной головой некоегоГвидо Маранона на высоком постаменте и с древней водяной колонкой меж двухпропитанных дождем деревянных скамей.

Затхлый дух копченых кабаньих ляжек из дверей тавернымешался с запахом молотых кофейных зерен и жареного чеснока; с запахами дождя,дыма из каминных труб, сырых плесневелых стен, заброшенных подвалов,вывешенного на балконах и под окнами белья: сложная аура старых городов,одновременно привлекательная и отталкивающая…

С самого утра он отчетливо чувствовал не тревогу — эточувство никогда не входило в сферу его внутренних импульсов, — а неяснуюопасность. Все то же неуютное ощущение сквозняка… Он оглянулся, лениво скользнулвзглядом по ближайшим домам, по раскрытым веерам, распятым шалям и коралловымнитям в витринах; подняв голову, уперся взглядом в сырое моросящее небо… Чтоэто с вами, барышня? Никак вы наладились чуйств лишиться. Брось, идиот: это не затобой, это ты идешь по следу Это ты панически напряжен в ожидании письма отЛюка, неизвестно почему уверенный в удаче маленького латиноса. А вдруг тот вовсене во Флориде, и высокий русский коллекционер, о котором говорил простодушныйЭдуард, вовсе не Босота.

Хорошо бы запить этот дурацкий ланч чашкой крепкого кофе.Тем более что морось над головой каждую минуту угрожает перейти в нудныйбесконечный дождь.

Он свернул на боковую улочку, уводящую в сторону Худерии,заглянул в два-три заведения, где над баром висели все те же, подвешенные заволосатые копытца, части свиных туш (дались же они тебе!); наконец, вполуподвале углового дома на крошечной площади против Паласио де Фуэнсалида обнаружилто, что требовалось: небольшой опрятный кафетерий. Уютное помещение с величавымстаринным буфетом, уставленным кружками и тарелками местного производства, снесколькими круглыми столиками — стеклянная столешница на витой металлическойноге, — и стульями с узорными спинками. В углу помещения — стружкавинтовой лесенки на антресоль, где застряли еще два круглых столика. И тепло, испокойно.

И кофе здесь умели варить. Главное, делал это занимательныйтолстяк с усами, как у Сальвадора Дали (верно, и кафетерия называется «УСальвадора»), — одетый в какой-то бравый потертый мундир явно историческогосвойства. Надо сказать, все вокруг было затейливо: там и сям развешаны постенам наряды старых времен — шляпка с вуалью, серый сюртук, треуголка,тросточка с набалдашником в виде отшлифованного ладонями черепа; зеленыйатласный корсет с полуобломанными крючками и сетью бесконечно запутанныхшнуров…

Из динамиков негромко доносилась музыка фламенко: отрывистоебормотание гитары, легкие дробные удары каблуков, хрипатые выкрики изаразительные хлопки…

На соседнем стуле он обнаружил забытый кем-то утренний номер«Эль-Пайс», листнул пару страниц… Скучный бездарный мир копошился, как обычно,издавая гнусную вонь на всю вселенную: очередное заседание Евросоюза…забастовка портовых рабочих по всей Франции… серийный маньяк в окрестностяхМонако… Серьезные финансовые проблемы Ватикана. Бедные, бедные католики… чтотам у них? — постоянно сокращается паства, острая нехватка молодыхсвященников, но главное — бюджет папского престола остается дефицитным… М-да,это прискорбно… А что б вам, братья, не продать одну из сотен картин,хранящихся в музеях Ватикана, дабы залатать финансовую прореху? Какого-нибудьРафаэля или Джотто?.. Ага, вот и ответ: «По словам кардинала Клаудио Челли,63-летнего секретаря Администрации по делам наследия святого престола,итальянское правительство никогда не даст разрешения на экспорт даже одной изсотен картин, хранящихся в музеях Ватикана. „Ситуация парадоксальная: так многовеликих произведений искусства и так мало оборотных средств, — жалуетсямонсеньор Челли. — Но чем можно измерить ценность "Пьеты"Микеланджело?“».

Вы правы, монсеньор, — ничем.

Затем он наткнулся на забавный материал, перепечатанный,видимо, из какой-то британской газеты. Все по теме, опять подумал он, с чего быэто. Он всегда с удовольствием следовал предложенными судьбой тропинками,которые выводили к самым неожиданным совпадениям и сюрпризам. У него бывалицелые периоды в жизни, когда день за днем узор одного обстоятельства так точновплетался в узор другого, что оставалось лишь простодушно следовать этой высокойигре, не противясь.